Запершись в одной из кабинок, я приступила к переодеванию. Из ярко-красного броского пакета с надписью «Голливуд» я достала другой — черный и заметно потрепанный. В него я уложила свое голубое платье, а на себя натянула мешковатые джинсы, серую майку с застиранным Элтоном Джоном на груди, а поверх — тонкую капроновую куртку грязно-бирюзового цвета. Голову я увенчала черным нерасчесанным париком, а за щеки вставила специальные подушечки, которые должны были округлить мое лицо. С помощью грима я навела себе синяки под глазами и специфический румянец на носу. Выйдя из кабинета, я утомленно ссутулилась, выпятила живот и, глядя себе под ноги равнодушными мутными глазами, зашаркала прочь по коридору.
Таким образом, в управление вошла молодая интересная женщина в ярком голубом платье, а вышла бабища с трудной судьбой, в обносках с чужого плеча и с изжеванным пакетом в руках, в котором не могло быть ничего, кроме буханки хлеба и бутылки вчерашнего пива. Моя невинная метаморфоза, кажется, удалась вполне, потому что и в управлении и на улице я постоянно ловила на себе брезгливо-неприязненные взгляды. Впрочем, взглядами все и ограничилось, потому вела я себя скромно и тихо брела, сторонясь толпы и обходя общественные места.
Я проделала весь маршрут в обратном направлении и вскоре снова оказалась на заросшем дикой травой дворике. Может быть, участившиеся экскурсии в заброшенный дом все-таки удивили окрестных жителей, но меня это уже не смущало — я зашла сюда последний раз. Присоединив пакет с героином к своей поклаже, я отправилась на улицу Тихонова. Если бы в тот момент меня догадалась задержать милиция, это было бы сногсшибательным сюрпризом для многих, но, к счастью, милиция теперь предпочитает задерживать тех, кто уже одним своим видом может подтвердить собственную кредитоспособность.
Дом семнадцать дробь девятнадцать по улице Тихонова оказался семиэтажкой. Двадцать четвертая квартира находилась на четвертом этаже. Но, прежде чем отправиться туда, я присела на лавочку возле соседнего дома и осмотрелась.
Добираясь сюда, я несколько раз меняла маршрут, то сворачивая в переулки, то срезая путь через проходные дворы. Я могла дать руку на отсечение, что хвоста за мной не было. И все-таки теперь я решила предварительно навестить соседний дом. Если эти ребята здесь, они должны клюнуть.
Я встала и, несколько раз подозрительно оглянувшись через плечо, вошла в подъезд дома. Там я медленно поднялась на верхний этаж и так же медленно спустилась обратно. Везде меня встречала лишь гулкая тишина бетонных стен. Однако я подстраховалась и прогулялась еще по одному подъезду. И лишь потом отправилась в дом, где жила Анна.
На четвертый этаж я опять поднималась пешком. Нажимая на кнопку звонка, я вдруг подумала, что Овалов вполне мог не сойтись с Анной характерами, и тогда наше положение становилось крайне сложным, а то и вовсе безвыходным.
За дверью двадцать четвертой квартиры послышались легкие, почти невесомые шаги, и после паузы, когда хозяйка, видимо, заглядывала в дверной глазок, женский голос обеспокоено произнес: «Кто там?»
— Анна здесь живет? — прошамкала я.
Замок щелкнул, и дверь приоткрылась на длину цепочки. На лице Анны было написано удивление.
— А вы кто? — неуверенно спросила она.
— Девушка из высшего общества, — ответила я. — Обожаю танцы, шампанское и катание на лодках.
Анна казалась ошарашенной. Однако вопросов она больше задавать не стала и, откинув цепочку, впустила меня в квартиру.
— Он здесь? — быстро спросила я.
Анна молча кивнула, продолжая рассматривать меня с недоверием и страхом. Я стянула с головы парик и извлекла изо рта подкладки.
— Ну и жарища в этом парике! — пожаловалась я своим нормальным голосом.
Анна, слегка побледневшая, прислонилась к стене и беспомощным жестом схватилась рукой за горло.
— Господи! — прошептала она. — Как вы меня напугали!
На ней был черный шелковый халат. Похоже, траурным тонам она отдавала предпочтение.
— Да? А мне показалось, что вы не из пугливых, — сказала я. — Как дела?
— Все нормально, — сказала Анна, лицо которой постепенно приобретало розовый оттенок. — Только, — она обеспокоенно оглянулась через плечо. — Только он, по-моему, болен. Он очень плохо себя чувствует. Изо всех сил старается не показывать этого, но я же вижу, что ему делается все хуже!
— Это ничего. Я принесла лекарство, — успокоила я ее, мысленно поблагодарив Овалова за старание. — Но, может быть, перейдем в другое место?
— Конечно, конечно! — спохватилась Анна и, тщательно заперев дверь, повела меня в комнаты.
Надо признать, что гнездышко себе она свила уютное — мебель, обои и прочий антураж был подобран со вкусом и за немалые деньги. Диссонансом среди всей этой роскоши смотрелся лишь несчастный Овалов, который в неудобной позе сидел на низком кожаном диванчике, вцепившись скрюченными пальцами в подлокотники, и отсутствующим взглядом пялился в потолок. Лицо его было бледным и одутловатым. На лбу выступил пот.
Увидев меня, Овалов оживился и перестал сдерживаться.
— Ну где тебя носит! — капризно воскликнул он, вскакивая с дивана. — Ты не торопишься! А мне худо!
— Если бы я торопилась, — невозмутимо парировала я, — тебе было бы гораздо хуже, дорогой. Успокойся, — я запустила руку в пакет и вытащила сверток с наркотиком. — Я принесла тебе средство для ванны…
Не обращая внимания на издевку, содержавшуюся в моих словах, Овалов выхватил у меня сверток и выбежал из комнаты. Анна смотрела на нас обоих с тревогой и недоумением.
— Я ничего не понимаю, — призналась она. — В чем дело?
— Не волнуйтесь, — успокоила я. — Сейчас он примет лекарство и будет опять как огурчик.
Анна недоверчиво посмотрела на меня и спросила:
— Может быть, выпьете кофе?
— Нет-нет, — решительно отказалась я. — Мне ничего не нужно. Давайте лучше побеседуем. Я не понимаю, честно говоря, ваших целей и планов относительно моего друга, но хочу предупредить — принимая его в своем доме, вы очень сильно рискуете!
— Да? — растерянно произнесла Анна, стискивая в волнении руки. — Это так серьезно?
— Очень серьезно, — подтвердила я. — И если вы достаточно благоразумны, вы просто обязаны нас немедленно выставить.
Анна опустилась в кресло и задумалась.
— Да мне как-то неудобно вас выставлять, — необыкновенно застенчиво и мило сообщила она наконец. На губах ее промелькнула смущенная улыбка. — Сначала сама набивалась, а потом выгоню? Я так не могу. Ведь вашего друга, наверное, хотят убить?
— Угадали, — ответила я.
— Ну вот видите, — сказала Анна. — Пусть лучше остается.
— Ну а как он вообще? — поинтересовалась я. — Оправдал ваши ожидания?
— Он — замечательный человек. Чудесный! — призналась Анна с горячностью. — Он так интересно рассказывает… У него была такая необычная жизнь! А как он танцует! Я, знаете, помешана на танцах…