Ну, так нам и с Константином Борисычем вдвоем хорошо! Гостей принимать положено по-царски. Порядок такой. Вот я его и на рыбалку, и в поле на тракторе, и на мотоцикле. Страсть он как любит на мотоцикле кататься! А и мне, старику, в радость.
Второго дня фотографические карточки показывал ему. Жаль только, со Славкой всего две у меня. Школьные которые. Фотограф из города приезжал, фотографировал отличников.
Я вот тоже карточку фотографическую сделать хотел, страсть как. Пленку купил даже с фотоаппаратом, да все не до того было. А потом Славка в институт поступил московский. Уехал, да больше и не приезжал в деревню к старикам.
Мы посмотрели все фотографии. Теперь пойдем рыбачить на пруд. Специально для меня Михалыч сделал небольшую удочку.
– Вот, Константин Борисыч, и тебе удочка. А то я сам только и рыбачу, а ты рядом сидишь. Несправедливо. Вот сейчас пойдем с тобой и вместе рыбу ловить будем.
Мы сидим на деревянном мостике. Свесили ноги вниз. Следим за поплавками. Почему-то на мою удочку ничего не ловится. А Михалыч вытаскивает одну рыбину за другой. Но мне не обидно. Ничуть. Мне нравится просто сидеть здесь. А еще мне хорошо оттого, что Михалыч рад. Он даже что-то напевает! Жаль только, у нас совсем мало времени. Солнце садится, значит, нам скоро ехать домой. Я бы с радостью остался здесь! Мне так хорошо! Но нельзя: бабушка будет беспокоиться. Мне пора. Михалыч словно чувствует. Он вытаскивает удочку.
– Пора нам ехать, – поднимается Михалыч. – Надежде обещал тебя к десяти привезти домой. Обещал – значит, надо делать. Порядок потому как такой.
Я так хочу побыть здесь еще! Но я не спорю. Я знаю: бабушка ждет. Если мы задержимся, она будет переживать. Ей будет плохо.
– Вот, Константин Борисыч, наловил-то страсть сколько рыбы! – слышу я довольного Михалыча. – Даже больше, чем я.
И действительно, в моем пакете много-много рыбы. Даже больше, чем у Михалыча. Наверное, это Хозяин Оранжевого Мячика передал мне привет. Впрочем, теперь я догадываюсь, кто он такой.
Михалыч может все. Правда! Он ловит рыбу. Ездит на мотоцикле. Даже показывает волшебные штуки. С картами, с монетами. Даже с обгоревшей спичкой. Это мой любимый фокус. Михалыч знает это. Он показывает его чаще всех остальных.
Сначала он рассматривает спичку, перед тем как зажечь ее. Затем сильно-сильно ударяет ей о коробок. Она загорается. Это чудо! Столько раз я пробовал сам зажечь спичку! Я все делал точь-в-точь как Михалыч. Правда! Я доставал спичку из коробка. Я брал ее и бил черной шапочкой по коробку. Почему-то она не загоралась. Я знаю почему. Потому что это умеет делать только Михалыч. Это – его тайна.
Михалыч дожидается, когда спичка сгорит до середины, и гасит ее.
– Смотри, Константин Борисович, – подмигивает он мне. – Сейчас я поймаю ниточку и сорву головку со спички.
Он поднимает руку вверх. Он что-то ищет в воздухе. Он ловит невидимую ниточку! Он хватает ее пальцами. Он быстро делает петлю вокруг обгоревшей половинки. Он резко дергает за невидимую нить. Головка спички отлетает в сторону!
Когда-нибудь я тоже буду так уметь! Обязательно. Я научусь зажигать спичку и ловить эту невидимую ниточку. А пока я снова и снова прошу Михалыча повторить этот волшебный фокус. Я снова и снова смотрю за каждым его действием. Я снова и снова пытаюсь увидеть момент, когда в воздухе получается ниточка.
Во дворе у Михалыча стоит покосившийся сарай. Почему-то он всегда закрыт. Даже когда Михалыч рядом. Мне это странно. Когда мы приезжаем к нему в гости, он открывает все двери. Кроме этой. Наверное, там спрятано что-то нехорошее.
– Мне вздремнуть бы не худо. Устал страсть как, – говорит он мне. – А ты пока, Константин Борисович, побегай здесь. Поиграй. Можешь малины порвать в саду. Или яблок набрать. А я тут, на солнышке, погреюсь.
Он вытаскивает на солнце свое любимое кресло. Что-то напевает себе под нос. Устраивается, укрывается одеялом и закрывает глаза. Кому-то может показаться, что он уснул, но это не так. Если что-то со мной случается, он тут же бежит на помощь. Впрочем, такое происходит редко.
В такие моменты я остаюсь хозяином во владениях Михалыча. Мне любопытно все! Я хожу вокруг деревьев. Пытаюсь понять, почему одни яблоки висят на ветках, другие падают вниз. Вожусь рядом с мотоциклом Михалыча. Я хочу научиться летать! Так же, как это делает Михалыч. Я захожу в дом и выхожу из него. Хочу понять, почему на улице жарко, а в доме всегда прохладно. Я смотрю в колодец. Мне страшно любопытно, что это за человек там, на дне. Но в колодец нельзя наклоняться. Можно упасть внутрь. Тогда меня уже не смогут достать. Тогда я займу место этого человека на дне колодца. Того, который машет руками.
Потом мне все это надоедает, и я бегу к сараю. Он, хоть и запертый, но старый. Тут и там между досками щели. Иногда они такие большие, что туда можно просунуть руку. Иногда – едва только заглянуть одним глазком. Когда на улице день, я вижу, что внутри стоит какая-то странная штука. Длинный стол с двумя кругами. Один внизу, другой – наверху. Я пытаюсь понять, что это такое, но никак не могу. Наверное, это одна из волшебных штуковин Михалыча. И все же я не сдаюсь. Я снова и снова возвращаюсь к этому сараю, чтобы снова и снова разглядывать эту штуку. Мне страшно интересно, что же это такое. Только Михалыч почему-то не понимает меня.
– Михалыч, что у вас там внутри, в сарае? – дергаю я его за руку. – Я хочу внутрь! Хочу, чтобы вы показали мне волшебство с ней.
– Не надо тебе туда. Там – нехорошее место. Страсть какое нехорошее.
– Но там же так интересно! Там стоит странная штука. Я такой еще никогда не видел! – продолжаю я.
– Пойдем, Константин Борисович, лучше ушицы поедим. А то наварил ее страсть как много, да есть-то и некому.
На этом все заканчивается. Я вижу, что Михалычу не хочется идти туда. Я не могу понять почему. Разве ему не любопытно, что это за странная штука стоит в сарае?
Но, кажется, сегодня ему стало любопытно. Потому что он все-таки привел меня сюда.
С тех пор как Нинка с чердака свалилась, запер сарай я этот. Думал, навсегда. Как вспомнишь, мурашки по коже, страсть одна. Я-то, дурак старый, не углядел. Она тогда с давлением мучилась. И ходить-то не могла толком, за стены держалась, не упасть чтобы. Уж и врача вызвали из города, да только добирался он страсть как долго. Дорог-то у нас и нет совсем!
Уж и отвлекся я всего на минутку. Только слышу, вроде вскрик какой из сарая да удар глухой. Я услышал – перепугался страсть как. Почувствовал: беда случилась. Бросился к сараю, а она на полу лежит. Неживая. И голова в крови вся. То она об круг гончарный ударилась. И вспоминать – страсть.
А еще помню, в руке игрушку держала. Славкина любимая – машинка гоночная. Красная. В Москве ее купил, по случаю премии. За ней она и полезла на чердак. Соскучилась, видать, по Славке-то! А Славка словно и чувствовал: беда идет. Через Прокофьевну, телеграфичку-то нашу, договорился, что позвонит. Обрадовались тогда, страсть как! Соскучились ведь. То, бывало, в год две открытки, а тут – на тебе, звонить будет! Нинка-то и про давление свое забыла. Со мной вместе ехать решила. Да я и сам рад был! Глядишь, с сынком пообщается, получше-то станет ей.