Подобные сведения для меня были откровением.
— И как это произошло?
— Никто не знает. Нашли на своем рабочем месте задушенной. Лидия Федоровна отошла на несколько минут, а когда вернулась, то дочь была уже мертва.
Я тут же подумала, что нелепо в данной ситуации подозревать мать в убийстве дочери. Соответственно, был кто-то, кто, что называется, наложил руки на чужую шею. Неудивительно, что она нервничала, когда я пыталась с ней поговорить. Просто бабулька торопилась забрать своего внука.
— Как звали покойную?
— Лена.
— Лена? Я запомню. Спасибо вам. Бабуля каждый день забирает внука около пяти?
— Да, у нас в это время в основном за всеми и приходят.
Я посмотрела на часы. Пожалуй, не имеет смысла ждать. Лучше всего съездить на работу к Лидии Федоровне.
Добравшись до места, я заметила, что дверь была открыта, и вошла в небольшую комнату, где, кроме рабочего стола, был книжный шкаф, напротив которого у противоположной стены стоял длинный стол с массой лабораторного стекла и микроскопом. Директор санэпидстанции сидела и что-то писала в большой тетради.
— Здравствуйте.
Она прервала свое занятие, обернулась и посмотрела на меня.
— Это снова вы? — проскрипела она. — Что вам от меня нужно?
— Вы знаете, что это такое? — Я показала ей дозиметр.
Она взглянула на прибор, затем снова уставилась на меня.
— Предположим.
— Как вы думаете, какой самый высокий уровень радиации в вашем городе?
— Что вы хотите этим сказать? — Она встала со своего места, одернула белый халат и сквозь очки уперлась в меня взглядом.
— Всего пару часов назад я нашла в Верескове пятно, которое в десять раз превышает естественный природный фон. Вы знаете, где находится источник заражения?
Директриса снова опустилась на стул, на этот раз очень медленно. Она больше не смотрела мне в глаза, а предпочитала изучать незамысловатый рисунок кафельной плитки на полу.
— Почему убили Лену?
Пожилая женщина вздрогнула, но не повернула головы, продолжая смотреть в одну точку.
— Вы не из Комитета по охране природы, — проскрипела она еле слышно.
— Предположим. — Я не стала переубеждать ее. — Так что вам известно о радиоактивном заражении города?
— Мне? — ровным, лишенным эмоций голосом переспросила она. — Ничего. Я знаю только, что с недавних пор заниматься экологией в нашем городе опасно для жизни. Моя дочь взялась делать все необходимые анализы и собирать данные, но ее работа быстро закончилась.
Лидия Федоровна повернулась к столу, положила на стол очки и, уткнувшись в свои руки лицом, зарыдала. Я подошла к ней и погладила ее плечо.
— Я помогу, поверьте мне. Я помогу положить этому конец. Здесь больше никто не будет умирать.
Она очень быстро взяла себя в руки и посмотрела мне в глаза.
— Вы не боитесь?
— Боюсь, — ответила я. — Но мой страх заставляет меня работать, а не прятаться.
— Никто не знает, почему убили Лену. Следствие так и не закончилось. Милиция не смогла найти преступника. Знаете, я сама не делала никаких анализов. Мне это не нужно. Зачем семидесятилетней старухе лезть в какие-то дрязги и убеждать наших новых царьков не загрязнять окружающую среду?
Это же ерунда. У них столько денег, что они способны состряпать любое заключение о том, что их производственный цикл не наносит никакого вреда природе. У нас здесь в провинции борьба за экологию — вещь немодная. Любой, кто приезжает из города, вдохнет пару раз свежего воздуха: «О, все хорошо, все нормально», — разворачивается и уезжает. А мы остаемся здесь.
Лена, прежде чем ее убили, проработала рядом со мной чуть меньше года. Знаете, она была ответственной девочкой и подходила ко всему очень серьезно. После того как родила, ей надо было куда-то приложить собственные силы.
Образование у нее было, и я взяла ее к себе, думала, что под мамино крылышко. Так нет, она все куда-то выезжала, привозила пробирки с водой, небольшие пакетики с почвой. Проводила какие-то анализы. У меня здесь есть парочка ее дневников — это весь материал, который она смогла накопить за время своей работы.
Лидия Федоровна поднялась, подошла к сейфу, стоящему в углу комнаты, и достала из него две толстые тетради.
— Почитайте, здесь нет ничего личного, лишь сведения о проделанной работе. Может быть, найдете для себя что-нибудь интересное.
Я забрала материалы, пообещав все это вернуть.
— Скажите, вы на самом деле что-то нашли?
— Думаю, да, — ответила я. — Спасибо за помощь, Лидия Федоровна.
Одолеваемая жаждой познания, я помчалась в гостиницу, чтобы изучить очередные материалы. Поднявшись на свой этаж, я открыла дверь под номером триста семь и вошла к себе. Меня снова ждал неприятный сюрприз. На этот раз на столе не было коробки конфет, которая свидетельствовала бы о том, что меня кто-то посещал. У меня в гостях находился лично Борис Всеволодович Федотов.
— Здравствуйте, здравствуйте, Юлия Сергеевна. — Он поднялся из-за стола.
— Добрый вечер, — ответила я ровно. — Вообще-то я просила, чтобы ко мне без моего ведома не вторгались.
— Ну, вы уж простите комендантшу. Мне-то она не может отказать. — Председатель райисполкома снова опустился на стул. — Как ваши дела? Что можете сказать о Верескове? Можно здесь жить или уже нет?
— А вы хотите оказать мне помощь в моей работе?
— В общем, да. — Он протянул руку и взял с подоконника небольшую красную папочку, которую до этого я не могла видеть, так как она была спрятана за шторой.
— Вот здесь типичный отчет, который обычно составляют такие инспектора, как вы, при выезде в какой-нибудь райцентр. Я понимаю, что вам приходится собирать материал. Это все очень муторно. Неужели такой молодой женщине, как вы, доставляет удовольствие мотаться с одного конца нашего захудалого городишки на другой?
— Но вы, видимо, очень плохо представляете суть моей работы. В ней должно быть большое количество цифр, и, если бы вы даже и дали мне типичный отчет, — кстати, спасибо за заботу, я обязательно с ним ознакомлюсь, — мне все равно придется вписывать туда те данные, которые я соберу с помощью санэпидстанции.
— Вы уже встречались с Лидией Федоровной?
— Да, — подтвердила я. — Она мне показалась женщиной, которая мне может быть весьма полезной.
Борис Всеволодович обнял собственный живот и нахмурился:
— Да что вы говорите? В этом возрасте надо уже думать о жизни после жизни, а не об экологической обстановке.
— Когда доживем, тогда и узнаем, о чем человек думает в семьдесят лет, — парировала я. — Если доживем, конечно. А сейчас, Борис Всеволодович, позвольте, я останусь одна. Я очень устала и хочу отдохнуть.