– Да что вы говорите? – изумилась Варвара. – Поздравляем, Изабелла. К сожалению, мы не знали, а то непременно купили бы подарок.
– Нет уж, спасибо, – усмехнулась женщина. – Мне достаточно подарков по жизни.
– Вы так внимательно смотрели на эту картину, – негромко сказала Варвара – Эта женщина для вас что-то значит?
– Она мне кого-то напоминает, – неуверенно заметил я. – Хотя, возможно, в голове уже все запуталось…
– Эта женщина значит очень многое, – так же тихо сказала Изабелла. – На ней Гуго изобразил нашу мать.
– Не может быть, – ахнула Варвара.
– Может, Варвара, – сурово сказал я. – Всмотрись в лицо почтенной женщины. Самым непостижимым образом оно сочетает в себе черты троих людей. Эти люди, в принципе, не похожи друг на друга, хотя и являются близкими родственниками. Их объединяет мать. Она каждому любезно предоставила что-то от себя. Ну что ж, Изабелла, убедительное доказательство, что все вы – Гуго, Генрих и вы – действительно являетесь близкими родственниками.
– А были сомнения?
– У нас – нет. Но если представить на минутку, что у кого-то появились бы…
– Наша мама родом из Львова, – вздохнула Изабелла. – Хотя никакая она не хохлушка. Ужасная русско-еврейско-голландская смесь… Сейчас бы ей было семьдесят пять. Мы с Генрихом поздние дети. Она эмигрировала… вернее, бежала из СССР в шестьдесят пятом, пожила в Бельгии – бывшей Фландрии, немного во Франции, в Монако. Мы с Гуго – сводные брат и сестра, от разных отцов, но отцы давно умерли, прочих детей не было.
– А Генрих?
– Родная кровь, – усмехнулась Изабелла. – Мать скончалась восемь лет назад, в доме престарелых во французской Ривьере. А писать ее Гуго начал лет двенадцать назад. Несколько раз бросал картину, потом опять брался, в общей сложности он потратил на нее года четыре.
– Так долго? – удивилась Варвара.
– Обычный творческий процесс, – объяснил я. – Великий Леонардо десять лет выписывал свою Мону Лизу.
– Почему?
– Так лезут отовсюду. То водокачку им изобрети, то кран подъемный, то карту Камчатки нарисуй, летать научи…
Изабелла бледно улыбнулась.
– Он очень любил этот портрет. В нем он объединил черты ближайших родственников, намеренно состарил мать, придал ей ореол некой загадочности, угрюмости, хотя была она, в принципе, добродушной женщиной.
– Вы не против, если мы еще одну ночь проведем в этом доме? – сменил я тему.
Женщина задумалась.
– Вы колеблетесь, – сделал я резонный вывод.
– Не в том дело, – она передернула плечами. – Тут вот в чем дело, господа… – она еще немного помялась и, видимо, передумала откровенничать. – Конечно, живите. И сегодня ночью, и завтра…
Посмотрела на нас как-то странно, поплыла из галереи.
– Сплошные загадки, – заключила Варвара. Дернула меня за рукав. – Ты куда смотришь?
Я смотрел на угрюмую старуху. Это ж надо так суметь – вписать в одно лицо черты разных людей. Миловидной Изабеллы, малопривлекательного Генриха, того самого мужика, что смотрел с автопортрета Эндерса. А может, не было нужды чинить коллаж? Он просто мастерски отобразил реальность…
– Было у медведицы три медвежонка, – пробормотал я. – Умка, глупка и тупка…
– Умка – это Гуго? – вскинула глаза Варвара.
– А шут его знает, – пожал я плечами. – Но если учесть, где сейчас Гуго, а где Изабелла…
Пьяный в соплю Генрих вывалился на нашу дорогу в коридоре между холлом второго этажа и гостиной. Видеть Генриха в столь убогом состоянии нам еще не приходилось. Он с трудом стоял на ногах, болтался, как неопытный матрос в качку, распространял вокруг себя убийственные ароматы, но голова у парня, как ни странно, работала. И видел он в темноте на зависть кошке. И пер он нагло, словно буровая машина. С воплем:
– А-а, попалось новорусское бычьё! – он попытался с ходу звездануть мне в челюсть. Пришлось перехватить занесенную конечность и применить «спецсредство»: врезать лбом в оплывшую морду. Я старался не усердствовать. Он рухнул как подкошенный, захныкал. Я схватил его за шиворот, поволок в гостиную. Там усадил в ближайшее кресло. Он возжелал подняться, и я повторил процедуру. Так продолжалось несколько раз, пока он не утратил последние силы, не откинул голову и не захрапел.
– А ты уверен, что с ним тут ничего не случится? – обеспокоилась Варвара.
– А что с ним может случиться?..
Дополнительной разрухи в наших комнатах не наблюдалось. Только то, что осталось после полицейского «террора». Варвара повозилась в своей комнате и пришла ко мне с вещами – жить. Я яростно драил зубы. Она, сполоснулась за шторкой, отбив мою вялую атаку, завернулась в полотенце и потрюхала в кровать.
– Спать давай, – пробормотала она сонно, когда я составил ей в постели компанию. – Обними меня, чтобы не было страшно, и карауль, пока я не усну…
– Проспись, красавица, проспись, – разрешил я и мигом погрузился в объятия популярного древнегреческого божества.
Прошло совсем немного времени. Яростный вопль расколол сонное пространство! Словно борова пустили под нож. Я шлепнул по ночнику, сел. Бледный свет озарил компактную «гостевую» комнату. Дверь закрыта, жалюзи опущены. Можно не суетиться, спать дальше. Мы свободны от всяких обязательств.
– Что это было, Андрюша? – терла глазки Варвара.
– Крик, – лаконично объяснил я.
Она застонала, откинулась на подушку.
– А мы тут при чем?
– А мы тут совершенно ни при чем…
Я постучал по своему «спецсредству», начал торопливо одеваться.
– Да провались оно всё! – взревела Варвара, выпрыгнула из кровати и тоже стала натягивать на себя все, что попадалось под руку.
В гостиной горел яркий свет. Из угла в угол метался Генрих с вытаращенными глазами, держался за горло, трясся, как припадочный. Штаны расстегнуты, мятая рубашка торчала из штанин. Валялось перевернутое кресло. За его движениями недоуменно следил Йоран Ворген – он стоял в противоположном проеме, моргал воспаленными глазами.
– Убили, сволочи, убили… – твердил, как заклинание, Генрих и затравленно косил по сторонам.
– Господи, Генрих, кого убили-то? – спросил я.
– Меня, сволочи! – сверкнул он выпученными глазищами, бросился бежать, налетел на журнальный столик, перекатился через него, влетел головой в спинку дивана. Заохав, забрался на него с ногами, потрясенно уставился в одну точку. Я перехватил недоуменный взгляд Воргена.
– Ты явно преувеличиваешь, братец, – раздался вкрадчивый голос, и в гостиную вошла закутанная в шелковый халат Изабелла. – Тебя убить не так-то просто. Может, кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?