Американец выскочил на гребень увала через минуту и с разбега чуть не споткнулся об мутанта. В луче света мелькнула распластанная на земле уродливая фигура, после чего фонарик погас и наступила тишина. Выждав еще минуту, Мыкола не спеша приблизился к месту охоты и увидел, как Джон, напялив фонендоскоп, слушает сердце добычи – надо же, какой заботливый!
– Поздравляю! – уже громко сказал Волков. – Как говорится, с полем!
– О, ес, ес! Сэнк ю! – проескал тот без всякой радости, скорее озабоченно.
Потом деловито скинул рюкзак и вытащил оттуда просторный мешок, напоминающий спальный. Мыкола все понял и бросился помогать. Вдвоем они упаковали откровенно храпящего мутанта, застегнули «молнию», оставив мохнатую физиономию под специальной сеткой, и только тогда Джон пожал удачливому загонщику руку. В это время, пыхтя паровозом, на гору взлез переводчик и повалился рядом с мутантом.
– Тоже хочу в мешок, – капризно сказал он. – И чтобы несли как добычу.
Спустя некоторое время из темноты появились Гуменник с телохранителем и с ходу начали поздравлять охотника, причем не только его: батько все-таки отличался демократичностью и справедливостью, поскольку подошел к Мыколе и тоже пожал руку.
– Благодарю за службу! – сказал проникновенно. – Пожалуй, теперь буду охотиться только с тобой. Не зря говорят: на ловца и зверь бежит!
– Надо уходить. – Волков старался не поддаваться минутной славе и не хотел терять инициативы. – Мы на территории сопредельного государства. И весьма недружелюбного.
Это сразу подстегнуло охотников, по команде батьки телохранитель с переводчиком подхватили мешок за специальные ручки и понесли вниз по склону. Однако батько Гуменник вдруг остановился:
– А ну стоп… Одного не хватает. Где Дременко? Телохранитель тут же достал рацию, повертел ручки:
– Связи нет.
Надо было управлять ситуацией до самого финиша, поэтому Волков махнул рукой вниз:
– Спустимся в лог, там безопаснее. А я пойду и сниму его с поста.
– Добре, – похвалил батько. – Козаки своих не бросают.
Мутанта снесли на дно лога, положили на мягкий мох, после чего Мыкола вновь побежал наверх. Он опасался светить фонарем, бежал, часто спотыкаясь, однако ни разу не упал, чудом перепрыгивая через высокие пни и незримые в темноте колодины, словно и у него открылся третий глаз. Кучу сучьев, оставшуюся от лесорубов, он нашел не сразу, хотя примерно знал, где она находится. И когда узрел белесый в темноте террикон, остановился и негромко позвал:
– Тарас Опанасович?
Кругом была изнывающая от терпкого тепла густая тишина. Опасаясь выстрела, Мыкола подошел поближе и окликнул еще раз, весьма фривольно:
– Эй, тесть, слазь. Охота закончилась.
На вершине кучи торчали витые сучья, пики вершинника, и различить там человека было невозможно.
– Ты там не заснул, голова? – еще громче спросил Мыкола и осторожно полез на террикон.
Внезапно представилось, что Дременко стало плохо от долгого пешего перехода и ночной духоты, к тому же вчера был сердечный приступ, с остановкой. Эта мысль моментально стряхнула только что испытанную радость победы, однако он тут же от нее открестился. Да что с ним сделается? Всю дорогу на вторую заставу норовил идти впереди, как главный, да еще общался с американцем, всячески оттесняя от него Мыколу.
На мусорной куче среди сучьев было устроено некое гнездо, напоминающее птичье, и на миг почудилось, в нем лежит белое яйцо величиной с человеческую голову. И чем дольше Волков всматривался, тем воображение точнее отрисовывало объем и контуры находки. Не веря своим глазам, он потянулся и достал белую рубашку Дременко, потом куртку, брюки и галстук. Забывшись, включил фонарик, тщательно осмотрел склоны террикона, гнездо и ощупал одежду. В кармане оказался бумажник с деньгами, документами и фотографией Оксаны, вставленной в целлулоидное окошко.
Волков встал, огляделся и понял, что кричать бесполезно: вокруг простиралась пустыня, изнахраченная тракторными гусеницами, неподвижная и безмолвная, как стоп-кадр. Спина у него пропотела, однако в жарком ночном воздухе Мыкосла ощутил озноб, и дабы не поддаваться неприятным чувствам, он встряхнулся, и сразу же в голове прояснилось. Конечно, Тарас Опанасович наверняка услышал шум шагов, принял его за крадущуюся поступь мутанта и, желая отличиться, бросился наперерез, забыв про свою одежду. Волков знал, отчего Дременко любит ходить голым, и даже понимал его: в душную ночь при такой шерстистости спасение – только если раздеться. Скорее всего, так и было: будущий тесть спекся, еще когда шли на вторую заставу, и в засаде слегка расслабился. И тут вдруг шум, движение, а бежать до болота далеко, с километр по прямой, да еще через замусоренный, зарастающий осинником лесоповал. Или, может, привиделось ему что-нибудь, поскольку если долго глядеть в темное пространство, то начинает чудиться некое призрачное шевеление.
– Ну, порезвись, тестюшка, – без всякой мстительности сказал Мыкола и, прихватив с собой одежду Дременко, спустился с кучи.
По пути он все равно останавливался, слушал, однако партизанская застава, освобожденная от леса, голая, ничем не прикрытая и лишь окутанная безмятежной тишиной, казалась сонной и ленивой, как разомлевшая в духоте молодуха.
Волков спустился в лог, где его уже заждались охотники, показал одежду Гуменнику и коротко объяснил ситуацию.
– На ваше усмотрение, батько, – отдал ему право решать. – Или ждем здесь, или уносим груз за границу. А я потом вернусь.
– А и хрен бы с ним, – отмахнулся батько, – со старым коммунякой. Нехай сам идет! Не маленький. Это прикол классный – голый голова прорывается через границу!
Мутанта тащили со второй заставы в спешном порядке, ибо короткая летняя ночь кончалась, поэтому ролью негров-носильщиков не брезговали даже американец и представитель президента. Конечно, больше всех доставалось телохранителю, здоровому малому, который пер мешок даже в одиночку, чтоб дать передых сырому и тучному переводчику. Время от времени Джон слушал сердце добычи и однажды пшикнул сквозь сетку из баллончика каким-то терпким, бодрящим освежителем.
Уже по дороге Мыкола решил не наматывать лишние километры до Братково и не рисковать, перетаскивая груз через хату крестного, а пойти запасным «окном» на двенадцатом километре, который сдала ему Любка Когут. Батько даже не обсуждал подобные вопросы, уже всецело полагаясь на добычливого и везучего Волкова, поэтому они свернули на лесовозную дорогу и спустя полчаса уже были в районе пограничного перехода. И только здесь Гуменник проверил связь и отдал распоряжение охране резиденции, чтобы подали две машины к «окну» по ту сторону границы.
Тоннель под стеной, отрытый китайцами, хоть и был низковат, едва проползти на четвереньках, но зато прямой, как стрела, и укрепленный, как в метро, пластмассовой гофрированной трубой, куда ни капли воды не попадало. Телохранителя запрягли в веревочные постромки, и он без единой остановки протащил груз все триста метров. Причем мутанта трясло, однако он даже не проснулся, и его могучий храп лишний раз подтверждал, что был отловлен хоть и быстро состарившийся, однако вполне еще здоровый самец. Лишь на украинской территории, когда начало светать, по-настоящему первый раз перевели дух, поджидая машину. Еще недавно строгий и неприступный батько Гуменник тут расслабился, достал из рюкзака увесистую бутылку виски, пустив ее, согласно славянскому обычаю, по кругу, как братину, но по американской привычке с питием из горла. И, скоро захмелев, взял отнятую у Совы трехлинейку, повесил бутылку на куст и с одного выстрела разнес ее вдребезги. Американец заинтересовался, стал разглядывать винтовку, ощупывать деревянные накладки, а поскольку другой бутылки не оказалось, то Мыкола водрузил на ветку свою камуфляжную кепку. Джон оказался стрелком еще лучшим, ибо всадил пулю точно над козырьком – в точку, которую прежде указал. Батько, как выяснилось, мог быть еще и щедрым, поскольку в тот же час вручил ему трехлинейку: