– Это он, – продолжал тот же голос. – Я сделалаю его своим рабом, своим рабом-скелетом.
– А я-то было подумала, что это Вальтер, – улыбнулась Коринн.
– Да ну к черту, – продолжал голос. – Проверить губы… я бы…
В молчании они слушали поток агрессивных слов, которые изливал пациент, потом – как санитар положил им конец. После его вмешательства на несколько минут стало тихо.
Потом второй пациент стал подробно и подозрительно допрашивать Сагу насчет Карсуддена.
– Она молодец, справляется, – сосредоточенно заметил Поллок.
Они услышали, как Сага вышла, так и не пристроив никуда микрофон.
Она тихо ругалась себе под нос.
Вокруг нее образовалась абсолютная тишина, потом зажужжал электрический замок двери.
– Во всяком случае, можно констатировать: техника работает, – сказал Поллок.
– Бедная Сага, – прошептала Коринн.
– Она должна была приклеить микрофон, – проворчал Юхан.
– Наверное, не получилось.
– Но если ее раскроют…
– Не раскроют, – перебила Коринн.
Она улыбнулась, взмахнула руками, и приятный запах ее духов распространился по кабинету.
– И пока – никакого Вальтера. – Поллок коротко взглянул на Йону.
– А что, если Вальтера содержат в строгой изоляции? Тогда вообще все напрасно, – вздохнул Юхан.
Йона промолчал. В услышанном все же что-то было. Несколько минут у комиссара сохранялось ощущение почти физического присутствия Вальтера. Словно Вальтер был в дневной комнате, хотя и не сказал ни слова.
– Послушаем еще раз, – предложил он и посмотрел на часы.
– Ты куда-то собираешься? – поинтересовалась Коринн, подняв густые черные брови.
– У меня встреча. – Йона ответил на ее улыбку.
– Ну хоть немного романтики…
Йона вошел в зал с белыми кафельными стенами и широкой раковиной. В слив текла вода из тонкого оранжевого шланга. На длинном столе с пластиковым покрытием лежал труп из охотничьего домика в Даларне. Коричневатая запавшая грудь была вскрыта, и желтая жидкость медленно стекала в желоб из нержавейки.
– Tra la la la laa – we’d catch the rainbow, – напевал Нолен. – Ta la la la laa – to the sun…
Он подхватил пару латексных перчаток и надувал их, пока не заметил, что Йона стоит в дверях.
– Вам пора организовать рок-группу патологоанатомов, – улыбнулся комиссар.
– Фриппе – отличный басист, – заметил Нолен.
Лившийся с потолка яркий свет отражался в его очках-авиаторах. Под медицинским халатом у Нолена была белая рубашка-поло.
В коридоре послышалось негромкое шарканье, и через минуту вошел Карлос Элиассон в голубых бахилах, натянутых на ботинки.
– Удалось установить личность? – спросил он и вдруг остановился, увидев труп на столе.
Из-за поднятых боковин патологоанатомический стол походил на кухонную мойку, куда сложили сушеное мясо или странные черные коренья. Труп был иссушен, вывернут, а отрезанная голова пристроена на шею.
– Это, без сомнения, Ереми Магнуссон, – ответил Нолен. – Наш судебный стоматолог – он же гитарист – проверил его ротовую по зубной карте из Государственной стоматологии.
Нолен нагнулся, взял в руки голову и раскрыл черную морщинистую дыру – рот Ереми Магнуссона.
– У него так и не вырос один зуб мудрости, и…
– Прошу тебя, – на лбу у Карлоса выступил пот, – я уверен, что гитарист прав…
– Нёбо отсутствует, – объявил Нолен и немного надавил на челюсть черепа, – но если пощупать пальцем…
– Потрясающе, – перебил Карлос и посмотрел на часы. – Не определили, как долго он провисел?
– Высыхание продлилось недолго, из-за низкой температуры, – начал Нолен. – Но если ты посмотришь на глаза, вот сюда, то увидишь, что конъюнктива высохла быстро, кроме места под веками. Кожа по консистенции напоминает пергамент и везде одинакова, кроме места на шее, где была веревка.
– Хотя бы примерно, – попросил Карлос.
– Посмертное превращение – это календарь, нечто вроде жизни мертвеца, процессы, которые идут в теле после смерти… И я бы предположил, что Ереми Магнуссон провисел там…
– Тринадцать лет, один месяц и пять дней, – закончил Йона.
– Удачная догадка, – кивнул Нолен.
– Техники только что передали мне его предсмертное письмо, – пояснил Йона и достал телефон.
– Самоубийство, – выдавил Карлос.
– Все указывает на это, даже если там чисто случайно оказался Юрек Вальтер, – заметил Нолен.
– Ереми Магнуссон числился в списке жертв Юрека Вальтера, – медленно проговорил Карлос. – А теперь мы можем списать его смерть на самоубийство…
В голове у Йоны вертелась мысль, которую он никак не мог ухватить. Словно в разговоре скрывалась какая-то неясная ему ассоциация.
– Что он написал в письме? – спросил Карлос.
– Он повесился всего за три недели до того, как мы с Самюэлем нашли его дочь Агнету в Лилль-Янсскугене. – Йона наконец нашел снимок предсмертного письма с датой, который переслали ему эксперты.
Я не знаю, почему я потерял все – своих детей, внуков, жену.
Я как Иов, но не надеюсь, что мне вернут отнятое.
Я ждал, но ожидание не может быть бесконечным.
Он покончил с собой, уверенный, что у него отняли всех, кого он любил. Если бы он потерпел одиночество еще немного, он получил бы назад свою дочь. Агнета Магнуссон прожила еще несколько лет, прежде чем ее сердце остановилось. Все это время она лежала в отделении долгосрочной терапии под постоянным присмотром врачей.
Заказанную в “Нудл Хауз” еду доставили в холл Южной больницы. Пельмени с рубленой говядиной и кориандром, китайские “весенние” имбирные рулеты, рисовую лапшу с мелко порезанными овощами и чили, жареное свиное филе и куриный суп.
Рейдар не знал, что теперь любит Микаэль, поэтому заказал восемь разных блюд.
Когда он уже выходил из лифта, у него зазвонил телефон.
Рейдар поставил пакеты у ног, увидел, что номер не определился, и быстро ответил:
– Рейдар Фрост.
Сначала в трубке было тихо, потом послышалось потрескивание.
– Кто это? – спросил Рейдар.
На том конце кто-то застонал.
– Алло!
Рейдар уже готов был нажать “отбой”, как вдруг кто-то прошептал:
– Папа?