– Убили! – этот визг, громкий, всполошенный, донесся с улицы. – Люди добрые… убили! Насмерть!
Ворота распахнулись, и во двор ввалился запыхавшийся, запылившийся человек в дрянном пиджаке, надетом отчего-то наизнанку. Он был грязен и страшен, со вздыбленными, наполовину седыми волосами, с кепкой, которую мял в руках, с лицом перекошенным, побелевшим.
– Убили! – повторил он, рухнув на колени.
– Кого? – с раздражением спросил Владлен Михайлович. И человек, икнув, тихо произнес:
– Сигизмунда!
Он сидел под старым тополем, к дереву прислонившись, и издалека выглядел живым, задремавшим. Белая шляпа съехала, прикрывая лицо. Голова упала на грудь, руки безжизненно повисли. И левая была испачкана краской.
Не краской – кровью.
Женька икнула и попятилась.
– В дом иди, – Вовка, оказавшийся сзади, осторожно переставил ее за спину и уточнил: – К бабе Гале в дом…
– Нет, я лучше…
…Там Ольга, которая совершенно не обрадуется Женькиному появлению.
– Тогда стой тут. И не уходи никуда. Ясно?
Нет, но Женька кивнула: не уйдет. Будет стоять, смотреть на Сигизмунда с другой стороны улицы, уговаривая себя, что показалось Игорьку, который теперь вился рядом с Галиной Васильевной, уговаривая ее налить стопочку. Для нервов укрепления. Нервы-то у него не казенные.
– Я иду… гляжу, Сигизмунд сидит… – назойливый голос Игорька гудел, пробиваясь сквозь другие звуки. А ведь негромко он говорит.
Но почему тогда Женька не способна отрешиться ни от этого голоса, ни от самого Игорька?
Местный пьяница?
Да, похоже, но…
…Ботинки на нем итальянские, хорошей фирмы. Драгоценный покупал такие… и модель этого года… откуда они у Игорька? Отдали за ненадобностью?
– Чего смотришь? – он вдруг почувствовал Женькино внимание, развернулся всем телом и уставился оловянными пустыми глазами, в которых было что-то…
Жуткое?
– Ботинки у тебя красивые, – примиряющим тоном сказала Женька.
Смотрит. Не мигает. Скалится улыбкой, демонстрируя на редкость ровные белые зубы.
– А то, – Игорек ногу выставил и штанину задрал. – Я на развале купил! Целых двести рублей отдал. Фирма!
Да, конечно, в грязи и навозе и выглядят довольно-таки жалко, но Женька научилась разбираться в вещах… действительно фирма.
– А еще пиджачок, – он стянул его, оставшись в серой мятой рубашонке, сквозь ткань просвечивало тело, и было оно вовсе не слабым. – Глянь, какой пиджачок! В секонде отхватил…
Он хвастался и пиджачком, и рубашкой, и штанами, явно дешевыми, какими-то серо-бурыми, и в этой суетливости Женьке виделась попытка скрыть происхождение ботинок.
Купил.
Но не на развале.
В фирменном магазине, куда… куда такого, как Игорек, охрана не пустила бы. А значит… притворяется? Откуда у нее неприятное чувство, что все люди здесь притворяются?
Вовка подошел неслышно, встал за Женькиной спиной и, опустив руку на плечо, пророкотал:
– И вправду убили. Полицию вызывать надо. Ба, ты бы домой шла… и Женьку возьми.
– А… кто убил? – поинтересовался Игорек, отступая. Он разом забыл про свои замечательные вещи. – Когда?
– Откуда ж я знаю? – Вовка пожал плечами и рук не убрал. – Полиция разберется. Ткнули ножом в бочину… прикинь.
Сказано было тихо, без тени сожаления.
Ножом в бочину.
Вот и мирная деревня. И что теперь делать? Женьке было жутко при мысли, что где-то поблизости бродит убийца… и пусть она в деревне появилась недавно, и убивать ее нет причин, но…
…Возвращаться в пустой дом.
На кладбище. К мрачной истории князей, давным-давно ушедших, но все же незримо присутствовавших в деревне… пожару… и тому, кто пытался подобраться к мавзолею. Вдруг Сигизмунда убили именно из-за этого? И тогда Женька следующая…
Умирать ей не хочется.
И надо бежать.
Куда?
Позвонить Лариске? За ней следят, тут и думать нечего… и за родителями… и выходит, что идти ей пока некуда. Драгоценный, небось, обрадуется…
– Ба, вы с Женей идите, да? – Вовка подвел Женьку к Галине Васильевне, которая стояла, сжимая в руке красный платок. И сжимала сильно, до белых пальцев.
Сама она тоже была бледна. И почему-то Женька чуяла, что бледность эта – не оттого, что Галина Васильевна боится мертвецов… нет, ее страх иного свойства.
– Стопочку, – канючил Игорек, бросая на Женьку внимательные злые взгляды.
– Полиция приедет и…
Владлен Михайлович осматривал тело, не прикасаясь к нему. Мертвый Сигизмунд улыбался.
Безумие.
– Идем, деточка, – очнувшись, сказала Галина Васильевна. – Нам действительно здесь делать нечего.
И тихо, очень тихо, добавила:
– Больше нечего…
Спорить Женька не стала. Ничего. Ольгу она выдержит… как-нибудь.
Полиция приехала лишь под вечер. Тело забрали, задавали вопросы, и Женька отвечала со всей возможной честностью… но что она могла сказать?
Ничего.
С покойным знакома, да, но знакомство это недавнее и не самое приятное. Кота вот подбросили… и по глазам видно, что происшествие это, для Женьки ужасное, ничего-то не значит в глазах усталого полицейского, которому было жарко, тоскливо и хотелось домой.
На все вопросы он отвечал одинаково:
– Разберемся.
Но Женька ему не поверила. И кажется, не только она.
– Разберутся они, – пробурчала Галина Васильевна. – Конечно… найдут кого подходящего и…
Она бессильно махнула рукой и, поглядев на Вовку, сказала:
– Уехал бы ты… от греха подальше.
– Ба! – возмутился Вовка. – Ты чего? Я этого козла пальцем не тронул. Ну нет, пальцем тронул, но… я ж ничего ему!
– Уезжай, – упрямо повторила Галина Васильевна. – Или не понимаешь, что за вашу свару и зацепятся? Ты конфликтовал? Конфликтовал. И значит, повод имел… и зачем еще искать, когда удобная кандидатура имеется. Женечка, хоть ты ему скажи.
– Она права, – Женька покосилась на Ольгу, которая сидела в углу, отвернувшись к иконам, будто разглядывая их, но на самом деле определенно думала о чем-то своем, Женьке недоступном. – Боюсь, что когда станет известно о… о том, что вы ссорились, то… зацепятся.
– Тем более, никуда не поеду.
Вовка отличался редкостным упрямством. Он руки на груди скрестил, набычился, прижав подбородок к шее. И побледнел даже.
– Или ты думаешь, что я его…