От открытки пахло солнцем, черешней и Людочкиными духами… Конечно, он постарается к ней выбраться. Надо же когда-нибудь и отдыхать!
Открытка. Как мило! Конечно, Люда – вполне современная женщина, кардиолог, и она, если уж разобраться, могла бы спокойно отправить ему снимки Ялты или свой собственный портрет на фоне цветущих деревьев по Интернету. Однако в течение всей совместной жизни, особенно когда расставались в летнее время и кто-то один отправлялся в Крым, Желтковы продолжали традиционно писать друг другу бумажные, как они называли их, «нормальные» письма и открытки. Традиции ради.
Кроме Люды, только еще один человек писал бумажные, нормальные письма. И каждый раз, когда приходил такой конверт, Желтков почему-то нервничал, словно речь шла о преступлении.
Он вскрыл конверт и увидел маленький листок с запиской, написанной знакомым почерком:
«Здравствуйте, Петр Борисович! В Вязовке идет дождь».
Он сразу встал. Как солдат, который получил приказ. Вымыл руки, вытер их полотенцем, словно готовясь к операции, прошел к себе в кабинет, взял саквояж. Переоделся в джинсы, тонкий свитер, взял с собой ветровку и вышел из квартиры.
Спустился вниз, во двор, пересек опустевшую детскую площадку, вошел в дом напротив. Поднялся и позвонил в дверь.
– Это вы, Петр Борисович? – услышал он женский голос.
– Да, Маргарита Яковлевна, это я.
Дверь отворилась, и Желтков вошел в квартиру Маргариты Яковлевны, немолодой уже женщины с выкрашенными в пепельный цвет волосами, уложенными в высокую прическу. Большие карие глаза смотрели на Желткова тревожно.
Вся большая, захламленная сомнительным антиквариатом квартира была прокурена, хозяйка держала в руке горящую сигаретку.
На Маргарите была черная кофточка и длинная, в пол, красная юбка. Желтков подумал, что у нее, наверное, все вещи в шкафу тоже пахнут табаком.
– Мы прямо как шпионы, – сказал он, проходя за женщиной в кухню. – Я надеялся, что все уже закончено. И я теперь как бы никому не нужен. Вы понимаете, о чем я…
– Да, но жизнь, она штука сложная, и каждое действо должно быть закончено соответствующим образом. Особенно – злодейство!
– Не понял пока…
– А я вам сейчас все-все объясню. И очень прошу вас не отказываться. Это очень важно. Для нашего общества.
– Вы какое именно общество имеете в виду? – не понял Желтков.
– Наше, человеческое, общество в целом. Садитесь, я сейчас все объясню.
Маргарита Яковлевна поставила перед Петром Борисовичем чашку с горячим чаем, села напротив и начала рассказывать. Она говорила хорошо поставленным, в силу ее профессии, голосом, и все сказанное ею звучало весьма убедительно.
– Разве вы были спокойны все эти годы? Разве не возмущались происходящим? Вы так много времени и сил положили на то, чтобы… Петр, вы думаете, мне было легко? Да, безусловно, деньги – весомый аргумент, никто не спорит, но мы же с вами отрабатывали их. Честно отрабатывали. И все эти годы все сохранялось в строжайшей тайне. Сегодняшнее мое письмо к вам – карикатура на тот образ жизни и ту конспирацию, которой мы были окружены все это время. Безусловно, тем, кто займется расследованием, не будет никакого дела до нас, ведь мы всего лишь исполняли свой профессиональный долг. И не думаю, что опаснее было бы вам позвонить или написать электронное письмо. Тем более что информацию из первых, так сказать, рук я получила вообще по скайпу! Но так уж повелось, эти письма… Что в Вязовке идет дождь. Словно мы дети какие и играем в шпионов.
– Знаете, а я привык. И как только увидел ваш почерк на конверте, сразу понял, что я понадобился. И одновременно испугался. Подумал, что речь идет о здоровье…
– Нет, это все, слава богу и вам, думаю, в прошлом. Так вы согласны?
– А Гриша? Он согласен?
– Безусловно! Он вообще не задал ни одного вопроса. И знаете почему? Она сказала ему, чтобы он похоронил… Словом, что это внешне должно выглядеть как могила для собаки. С табличкой «Марта».
– Как же она изменилась!
– Не то слово! Вы же знаете, что они натворили с Нечаевым… Эта бедная молодая женщина бросилась с моста! Тунцов до сих пор в больнице.
– Да-да, – словно очнулся Желтков. – Он же у нас в больнице лежит. Моя Люда сейчас в Крыму, а то бы сама занималась Тунцовым. Знаете, к нам в тот же день приехала одна особа, я не сразу узнал в ней жену депутата Краснова. Конечно, она была не в себе, проще говоря, напилась… Так вот, эта Наталья Краснова была подругой погибшей Ларисы Тунцовой. Она приехала, чтобы сказать Тунцову, который к этому времени уже успел прийти в себя, но все еще находился в тяжелом состоянии, чтобы он не переживал за детей, что они у нее, вместе с няней, что все под контролем. Она, что называется, лыка не вязала, но чувствовалось, что сердце у нее доброе, и мы все поняли, что в случае, если с Тунцовым что-нибудь случится, она сделает все возможное для этих детей, они никогда не попадут в приют. Следом за ней приехал сам Краснов. Мы все, кто наблюдал эту душераздирающую сцену, слышали все эти крики и рыдания Красновой, были уверены, что ее муж будет стыдиться своей жены, того, что она пьяна, словом, ее поведения, что попытается ее приструнить. Но уж на что я не люблю депутатов, я восхитился этим человеком. Он с такой любовью и нежностью обнял свою рыдающую жену, словно они в больничном коридоре были одни. Ни тени упрека, ничего… Похоже, он тоже горевал по случаю смерти Ларисы Тунцовой. Краснов поговорил с лечащим врачом Тунцова, вероятно, спросил, что нужно для лечения, лекарства или деньги… Словом, я понял, что Краснов не оставит ни больного Тунцова, ни его семью…
Он замолчал на несколько секунд, вспоминая события того вечера, потом посмотрел на Маргариту и, словно все еще не веря тому, что она ему сказала, переспросил:
– Значит, собачья могила? И это после всего?.. Да она просто чудовище!
– Думаю, что она ждала этого события все эти годы, причем принимая решение в самом начале и скрыв случившееся ото всех, кроме отца, поскольку одной ей это было просто не провернуть, она надеялась, что все это растянется ну максимум на несколько месяцев…
– С одной стороны, получается, что она проявила гуманность, а с другой – просто тянула лямку, не зная, чем это все закончится.
– Знаете, Петр, я даже думаю, что у нее в последнее время начались проблемы с психикой, что-то нарушилось в восприятии мира, она запуталась в элементарных вещах, понятиях, чувствах… Нормальная женщина так бы никогда не поступила. А она, значит, даже не приехала в Вязовку?
– Да она сто лет там не была, к счастью… Иначе нам бы не удалось установить эту конструкцию… Вязовка… Признаться, и меня тоже начинает колотить, когда я слышу это слово. Сразу вспоминаю свой первый визит туда… Хорошо, Маргарита Яковлевна, я все понял, и я согласен. А ваш Антон? Как он к этому отнесся?
– С пониманием, как же еще?