Полы халатика распахнулись.
– Присядь, – Грета остановилась в шаге от Мефодия. – Поболтаем о том о сем… вспомним прошлое. Знаешь, ты изменился.
– Ты тоже.
– Хуже стала?
Что ответить этой малознакомой, по сути, женщине? Она не хуже, она просто другая.
– Ничего не говори, – она прижала к его губам палец. – Сама вижу, что хуже. Постарела?
– Нет.
– Да, постарела. Это все… – она провела рукой по лицу, по шее, коснулась груди, прикрытой кружевом бюстгальтера. – Наносное. Искусственное. Извечная женская проблема… недолговечная красота.
Грета вдруг отступила, и Мефодий против воли потянулся за нею. Она села в кресло, а ему оставила второе, стоящее напротив.
– Помнишь, как мы познакомились?
Нога заброшена на ногу, и смуглая кожа в лунном свете кажется золотой.
– Тот нелепый пляж за городом… грязный… я только представлю и вздрагиваю. Неужели я могла отдыхать там?
…Мусора на пляже и вправду было с избытком. Да и пляжем это место назвать язык не поворачивался. Старые карьеры, заполненные водой, которая летом зацветала и начинала вонять, но это не отпугивало местных. К вони привыкали.
А где еще можно отдохнуть, кроме как на этом каменистом берегу с белесой травой, которая к июлю выгорала? Приходили семьями, разводили костры, раскидывали старые покрывала, вытаскивали из сумок снедь…
– Впрочем, что это я… если бы не пляж, я бы не встретила вас. – Грета откинулась и поглаживала длинную белую шею.
…девочка в разноцветных шлепанцах. Резиновые, копеечные, они были украшены блестками, которые переливались на солнце. И сама она была яркой. Желтое платье. Темные волосы, завязанные в хвостики. Красная лента. И лента синяя. Сумка, перекинутая через плечо. И воздушный шарик на привязи. Уже не ребенок, но еще не взрослая.
– Это мое место, – сказала она, наступив на край старого пледа. – Я тут всегда загораю!
– Загорай, – отозвался Кирилл, не повернув головы.
Он уже успел поплавать и теперь обсыхал на солнце. Белая кожа его успела раскалиться докрасна, – наверняка вечером Кирилл будет вздыхать, мазать спину кефиром, и сам ведь знает, но майку не наденет.
– С вами? – уточнила девчонка, прикусывая край ленты.
– С нами, – Кирилл соизволил взглянуть на нее. – Не бойся, не обидим.
– Я и не боюсь.
Она проворно стянула платьице, оставшись в стареньком желтом купальнике.
– Я вообще ничего не боюсь! Знаешь, кто мой папа?
– Понятия не имею.
Эти двое сразу нашли общий язык, а Мефодий молчал. Ему было сложно заговаривать с малознакомыми людьми, особенно если эти люди вдруг оказывались ему симпатичны. А девчонка, такая забавная, несомненно симпатию вызывала. И она, повернувшись к Мефодию, сунула ему шарик.
– Подержи. А мой отец – генерал!
Ее отец был алкоголиком, тихим и безобидным, вероятно, иной бы не выжил рядом с ее громогласной матерью. Она легко впадала в гнев, но так же легко остывала, принималась жалеть о сказанном, каяться, обниматься…
Как-то так вышло, что место на старом пляже стало общим.
И Грета – своей.
Она появлялась, сбрасывала на землю полотняную сумку, вытаскивала очередной учебник, тетрадь и изгрызенный карандаш.
– Поможешь? – спрашивала у обоих.
Помогали. С математикой. Русским. И английским тоже, хотя ни Мефодий, ни Кирилл особой любовью к языкам не отличались. Ничего, вспоминали. Учили. Вытягивали.
– Я хочу в универ поступить, – сказала как-то Грета, одной ногой почесывая другую. Босые ступни ее побелели от мела, а между пальцами застряла травинка. – Не хочу, как маман, с утра до ночи на заводе горбатиться. Вот выучусь и…
– Разбогатеешь? – поддел Кирилл.
– Разбогатею. – Грета ответила серьезно, и Мефодий ни на миг не усомнился, что она и вправду разбогатеет. Грета уже тогда отличалась редкостным упрямством.
А нынешняя… она была ко всему безразлична. Словно погасло что-то внутри. Душа? Сердце?
Ночь – самое подходящее время, чтобы о подобных глупостях думать.
– О чем размечтался? – Грета сцепила пальцы на животе, плоском и смуглом.
Ежедневно два часа на тренажерах и бассейн.
Еженедельно – косметический салон.
Спа.
Каутеризация. Ламинирование. Иглотерапия. Фотопилинг и прочее, прочее… попытка обогнать время.
– Да так… о прошлом. – Надо было бы уйти, но Мефодий не желал возвращаться в тишину комнаты. – Скажи… почему ты выбрала его?
Ведь было время для троих, и треугольник казался устойчивой фигурой, пока однажды Кирилл, придержав брата за локоть, не поинтересовался:
– Слушай, ты не мог бы погулять где-нибудь?
Вопрос был странен. Ведь собирались же в парк идти. Втроем. И, заглянув в глаза Кирилла, Мефодий понял: верно, втроем, и именно это обстоятельство не устраивает Кирилла.
– Ты…
– Она мне нравится, – не стал отрицать Кирилл. – По-настоящему нравится. Хорошая девочка… своя… поэтому и трачу время. Или думаешь, мне заняться больше нечем?
У него бизнес, и Кирилл готов работать, сам повторяет, что минута час бережет. А на Грету он часы тратит, не глядя. Вот, значит, почему! Сердце полоснуло странной болью. Ревность? Но кого и к кому?
– Хорошо, – ответил он.
С той поры треугольник распался. И не прошло полугода, как Кирилл заявил:
– Мы решили пожениться.
Маме, которая еще жива была, новость не слишком понравилась.
– Куда спешить? – Она всегда относилась к Грете со сдержанной вежливостью, которая не имела ничего общего с дружелюбием. – Пусть девочка доучится.
– Так замужество учебе не помеха, – весело отозвался Кирилл. – А я буду уверен, что мое от меня не уйдет.
И обнял смущенную покрасневшую Грету. Вот только учебу она бросила после третьего курса, как раз тогда, когда у Кирилла бизнес пошел… деньги появились.
И нынешняя, вспоминая себя, прошлую, улыбалась почти той, светлой улыбкой.
– Почему… сложный вопрос… ты мне нравился. Нет, Федя, честное слово, нравился! И местами больше, чем твой брат. Ты был, как бы это выразиться, – она щелкнула пальцами. – Живым. И неравнодушным. Нет, я не хочу сказать, что Кирилл… но он вечно о делах, о себе… никогда не умел слушать. А ты меня слушал. И всегда помогал. Только…
Она запнулась и пожала плечами, словно ей действительно сложно было говорить о тех давних событиях.
– По Кириллу было видно, что он добьется своего. Он обречен на успех.