Франца даже жаль… немного.
А Ференц, узнав о беременности, только рассмеялся. Мол, не его это проблема… нет, он готов предоставить ребенку имя, а Ольге – содержание. Он купит ей поместье, но жениться не собирается… сволочь.
Злость плеснула на Ольгины щеки румянцем.
Чтоб он сдох!
Сдох бы медленно, раскаиваясь во всех грехах, которых на черной его душе скопилось изрядно. Желание было столь сильным, что Ольга сжала кулаки. И тонкие ноготки впились в ладонь.
Ничего, она отомстит, и ему, и этой потаскушке, которой вздумалось влезть в постель Ольгиного мужчины. А ведь смешно, они обе беременны и обе выходят замуж не за того мужчину, который повинен в случившемся!
– Оленька? – Дверь отворилась беззвучно, и Мари скользнула в комнату. – Ты уже готова?
Давным-давно готова, и горничная ушла, оставив невесту наедине с собой. Обычай такой, дескать, чтобы мысли девичьи передумать успела и в новую жизнь обновленной вошла.
Тьфу!
Ольгу донельзя раздражали окружающие ее люди. И по неясной причине навернулись на глаза слезы. Они текли по щекам, по подбородку, и сколько Ольга ни пыталась успокоиться, у нее не выходило.
Да что же это такое творится?
Она сделала глубокий – насколько это возможно при корсете – вдох и шлепнула себя по щеке. Это из-за беременности: и слезы, и раздражение, и приступы неясного умиления, когда все вокруг, даже эта дурочка Анна, кажутся вдруг милыми, приятными людьми.
– Тише, Оленька. – Мари по-своему расценила слезы и, присев рядышком, взяла Ольгу за руку. – Тише, солнышко мое… я понимаю, я все понимаю…
Жадные глазенки, завидущие. Сама-то сухощава, остролица, суетлива не в меру, мужчины на таких если и смотрят, то с жалостью. Но ведь умудрилась она как-то к Ференцу в постель забраться?
– С тобой кое-кто встретиться желает.
Мелькнуло: Ференц? Он придет, чтобы исправить ошибку? Встанет на колени, признается в любви и попросит Ольгу бежать? А что, в романах девицы часто сбегают из-под венца наперекор родительской воле. А папеньке Ференц весьма не по нраву, особенно когда стало известно… нет, сволочь он, но если попросит, Ольга согласится.
Простит.
Она ведь любит его… от любви ее сердцу становится тесно в груди, от любви оно так безумно колотится, выпрыгивает, и дурнота, мучившая Ольгу уж который день – не помогали ни простокваши, ни свежее молоко, с клюквенным соком смешанное, – отступила.
Но следом за Мари, крадучись, на полусогнутых ногах вошел не Ференц – Витольд.
– Что тебе здесь надо? – Ольга сглотнула вязкую слюну.
Вот же надоедливый!
– Оленька! – Он упал на колени, вытянул руки, и она брезгливо одернула юбки – не хотелось, чтобы Витольд касался ее платья. – Оленька, я люблю тебя!
Это она слышала, и не единожды. Он не оставлял ее в покое, изводил, что словами, что длинными письмами, которые, к слову, душу грели, но и только. Он был зануден в словоизъявлениях собственных чувств, и чувства эти Ольге виделись тоже утомительными.
– Я хочу спасти тебя! – Он все же взял ее руку в собственные потные ладони. Лицо Витольда лоснилось, и он часто сглатывал.
– И как же?
– Сбежим! Ты и я! Коляска ждет и нас…
Он сбивчиво говорил о том, что увезет Оленьку из поместья, из страны, что они вдвоем отправятся в Америку, где людей оценивают не по богатствам и званиям, но по способностям… чушь какая!
– А жить мы за что будем? – Ольга выдернула руку и поднялась. – К тому же, любезный Витольд, вы забыли одно немаловажное обстоятельство. Вы женаты.
И жена его следит за каждым движением Ольги.
Что она затеяла? Или и вправду надеялась, что Ольга сбежит? О нет, она не в таком отчаянии пребывает, чтобы вовсе глупости творить. Витольда она не любит и не полюбит, Франца, впрочем, тоже… так какая разница?
Огромная! Франц состоятелен. И для брака с ним от Ольги не требуется бежать на край мира, где, возможно, Витольд сколотит состояние, воплощая один из своих безумных прожектов. Пустой человечишка, никчемный…
– Уходите, – Ольга покачнулась, силясь унять приступ дурноты. – Вы сами понимаете, сколь пусты ваши мечтания. Вы…
Раздражение, накопившееся за последние дни, выплескивалось ядовитыми словами. Она, не будучи все же злой, получала странное удовольствие, унижая Витольда. А он стоял на коленях и смотрел на нее… с жалостью? Он – и с жалостью?
– Вон! – Ольга указала на дверь. – Уходите, пока я не позвала папеньку и не велела выставить вас!
И Витольд поднялся неловко, прошел к двери, а Мари за ним дверь прикрыла, глянула с упреком:
– Зачем ты так с ним?
– И с тобой. – Ольга оперлась о спинку стула, голова кружилась неимоверно. – Я и тебя выгоню, если ты заговоришь об очередной глупости…
Франц даст ей имя. И состояние, которое позволит Ольге вести привычный образ жизни, а то и лучше, ведь он куда богаче папеньки… в принципе, это замужество можно считать удачей. Любовь? Ольга горько рассмеялась. Что она видела от любви, кроме позора?
Ничего. Скоро все изменится!
– Тебе дурно? – Мари, как уже сложилось, не обратила внимания на слова Ольги. Она стояла, поддерживая хозяйку под локоток. – Ты такая бледная… выпьешь вина?
Выпьет.
Горькое какое… или все-таки сладкое? Сладкое, определенно, черного странного цвета. Ольга его пьет, не способная напиться, и с каждым глотком эта вяжущая сладость становится все более отчетливой. А головокружение усиливается… и Ольга хмурится, пытается подняться, но бокал…
…Мари вынимает его из пальцев.
– Тебе надо прилечь, – голос ее доносится издалека. И Ольга тянется за ним, уже не ощущая собственного тела. Дурнота отступила.
Ей легко.
Хорошо.
Радостно, как не было радостно никогда! Она смеется, понимая, что никто не слышит этого смеха и что ей все-таки удалось сбежать с собственной свадьбы… жаль, возможно, со временем она бы полюбила Франца. Он неплохой, только…
…пусть будет счастлив.
Первым, кого Анна встретила утром, выйдя из своих покоев, был Витольд. Он бродил по коридору, прижав пальцы к вискам, и бормотал что-то. Анну поначалу и не заметил, а заметив, остановился резко, будто на стену налетел.
– Доброе утро, – вежливо сказала Анна.
Время и вправду было ранним, но ей не спалось. И прежде-то она привыкла вставать засветло, а порой и того раньше. По старой девичьей привычке Анна не залеживалась в теплой постели, а вскакивала, бежала к окну, спеша увидеть солнце. Некогда она загадывала, что если день выдается погожим, то и у нее, Анны, все будет ладиться.