— Вот, взгляните. Не так безлик этот дом, как нам кажется. Этот медальон — прижизненное творение самого легендарного полковника. Видите дату? Тысяча восемьсот четырнадцатый год. Год возвращения полковника на родину и постройки дома. А это, между дубами, — сам дом.
Симона без всякого пиетета рассмотрела медальон и пожала плечами:
— Никакого сходства с нынешним домом, и само место не похоже. Такое впечатление, будто изображено что-то другое!
— Второй этаж был надстроен позднее, из-за этого внешний вид совершенно изменился, — напомнила ей Александра. — А насчет деревьев меня просветил Дидье: они были спилены совсем недавно. Сломались во время урагана, упали на крышу, ее пришлось перекрывать… Двухсотлетние дубы, только подумайте… Счастье, что никто не погиб!
— Я помню тот ураган, он случился сразу после того, как мы купили поместье… — задумчиво, словно грезя наяву, произнесла Симона. — В нашем парке тоже многие деревья повалились… Но не дубы, а трухлявые огромные тополя… Старые дубы уцелели, может, потому, что стояли в самой глубине парка…
Александра проводила гостью до ворот. Остановившись рядом с одним из сфинксов, охранявших вход, Симона взглянула в его непроницаемое каменное лицо, еще мокрое после дождя, словно заплаканное.
— Так я не оставляю надежды, что вы договоритесь… — сказала она на прощание.
Александра шла по торговой улице, оглядывая дома, сплошной стеной тянущиеся вдоль тротуаров, и читала вывески. Дозвониться до Натальи не удалось. Телефон ее парижской квартиры не отвечал. Сделку с Лессе Александра считала окончательно сорванной, так как мало верила в то, что старая московская знакомая пойдет на попятный и согласится расстаться с домом, в котором ей мерещилось некое спрятанное сокровище.
Сидеть в пустой комнате или гулять по дорожкам сада, раскисшим от дождя, представлялось художнице сомнительным удовольствием. Она решила выйти в город и заодно кое-что купить — припасы, привезенные Натальей, почти все иссякли во время вчерашнего обеда. Юношеский аппетит Дидье был воистину достоин зависти.
Войдя в магазинчик, скрывавшийся за красными дверями с частым застекленным переплетом, Александра улыбнулась продавщице за прилавком и поприветствовала ее. Та любезно ответила, но ее взгляд показался художнице настороженным. «Или это Симона меня настроила против нелюдимых жителей деревни?!»
В крохотном магазинчике самообслуживания, где стояло всего три ряда стеллажей, Александра нашла все, в чем нуждалась, — свежий хлеб, сыр, зелень, сливки к кофе. Она взяла еще бутылку белого вина и, внезапно поддавшись романтическому настроению, коробку со свечами. «Устрою себе сегодня романтический ужин, — решила она. — Только я и „Дом полковника“. Честное слово, хотя этот дом и неказист, но что-то в нем есть, и он заслуживает, по крайней мере, уважения… Можно считать, что я устраиваю маленькую вечеринку в его честь! Все-таки он дает мне приют, этот „Дом полковника“… И не самый плохой приют из тех, в которых мне доводилось бывать!»
Бродяга по натуре, давно отвыкшая от домашнего уюта в общепринятом понимании, Александра довольствовалась жизнью в мансарде полузаброшенного дома. Там, кроме нее, остались только двое жильцов: скульптор Стас и его престарелая прислуга, по совместительству нянька, модель и цербер. В мансарде, где ютилась художница, летом было невыносимо жарко от близости раскаленной железной крыши, зимой — зловеще холодно. Несколько ржавых батарей центрального отопления перестали функционировать еще в давние годы, изо всех щелей немилосердно дуло, а греться электричеством приходилось с осторожностью из-за неисправной проводки. Холодная вода еле текла из единственного крана. Александра давно привыкла заглядывать к своим многочисленным знакомым, жившим по соседству, чтобы принять душ и постирать белье. Ее визиты воспринимались с юмором, она была своеобразной достопримечательностью этих переулков в самом центре Москвы.
Ей едва исполнилось сорок четыре года. Несмотря на чудаковатый бродячий образ жизни, который должен был уничтожить в ней все женственное, она оставалась привлекательной, о чем ей не раз напоминали. Небольшого роста, худощавая, бледная, Александра больше походила на подростка, чем на взрослую женщину, два раза побывавшую замужем. Большие карие глаза навыкате, янтарного оттенка, еле заметные веснушки на белой коже, ямочки на щеках, коротко остриженные каштановые волосы — все это молодило Александру, и многие обманывались, называя ее возраст. Одевалась она в спортивном стиле, предпочитая свитера, джинсы и брюки в стиле карго, с накладными карманами на бедрах, в которых помещалось великое множество полезных мелочей. Иногда, если ей хотелось выглядеть нарядно, Александра вставала на каблуки, не меняя при этом общего стиля одежды, отчего никак не становилась похожей на взрослую даму, напоминая скорее несовершеннолетнюю дочь, тайком взявшую мамины туфли.
Весь ее гардероб легко уместился бы в одной большой дорожной сумке. Зато библиотека, архив, рисунки, холсты, бесчисленные мелочи, скопленные за годы, которые она посвятила реставрации, вряд ли влезли бы в обычную двухкомнатную московскую квартиру. Мансарда была сущим проклятием во всем, что касалось бытовых удобств, но великим благом в том, что требовало свободы действий. Она была огромна и соответствовала общей площади фундамента особняка. В ней могло бы разместиться несколько Александр со всем нажитым имуществом, и они совершенно не мешали бы друг другу. Уйти из этой мастерской художнице было попросту некуда. Снимать какое-то помещение, более или менее просторное, она не могла себе позволить.
Заработки ее были крайне нестабильны. Реставрацией Александра добывала себе хлеб насущный, не более. В случае, если удавалось удачно провести посредническую сделку по перепродаже картины или какой-нибудь редкости, женщина получала хорошие комиссионные, но они тут же таяли, поглощенные массой потребностей. Александра могла годами ходить в старой куртке с чужого плеча, размера на три больше, но никакие расходы на нужную книгу, пусть даже баснословно дорогую, не были для нее препятствием. Она слыла отчаянной перфекционисткой в кругах, близких к искусству. Ее стремление к совершенству доходило иногда до маниакальности, а честность при сделках была известна всей Москве. И вот парадокс: именно эти качества, которые мешали ей сколько-нибудь стабильно зарабатывать, и обеспечивали ее работой. Александра, не обладая никакими гарантиями завтрашнего дня в виде накоплений, владела такими сокровищами, как доверие клиентов и добрая репутация, и потому всегда была востребована.
Вспомнив свою мансарду и затосковав на минуту по оставленным там книгам (одну из них Александра не успела дочитать перед отъездом), женщина задержалась у стеллажа, невидящим взглядом обводя баночки с паштетами. Негромкий мужской голос, раздавшийся рядом, заставил ее опомниться. Извинившись, она отступила и позволила коренастому плотному мужчине пройти мимо нее к дальним полкам.
Расплачиваясь, она замешкалась у кассы, выбирая шоколадку. Мужчина, которому Александра перегородила проход, наполнил свою корзинку быстро и встал у нее за спиной.
— Добрый день, — приветливо, как старому знакомому, пропела ему продавщица, черноглазая, смуглая женщина средних лет. — Как ваше здоровье? Как дети?