«Ничего… Ничего общего с Дидье и с теми двумя сфинксами, у „Дома полковника“! — Выпрямившись, она растерянно обводила взглядом изваяния. — Получается, совпадение только одно… Но это еще не значит, что портрет с натуры был сделан только один! Очевидно, все четыре сфинкса — чьи-то индивидуальные портреты… „Шепсес анх“, живой образ! Так же, как в Египте сфинксы были портретом царя или царицы… Но я узнаю2 только одно лицо! И… неужели только я одна узнаю2 его?! За все эти годы ни отец, ни мать, ни бабушка не обратили внимания, что Дидье — копия левого сфинкса, лежащего у их ворот?»
Поднявшись по ступеням в беседку, художница опустилась на скамью и вспомнила разговор с Симоной, которая привела ее сюда в первый раз. Тогда был вечер, темный парк смотрел загадочно и неприветливо, и от этого места у Александры осталось жутковатое ощущение. Сейчас сияло солнце, зеленеющая на просвет чаща полнилась птичьим гомоном, безоблачное небо было лазурным и безмятежным, но Александра все равно чувствовала тревогу.
«Я одна во всем парке, теперь ясно! Я бы заметила слежку… Сколько раз внезапно оборачивалась! Да на таких узких тропинках и негде спрятаться! Даже в сторону особо не отскочишь, по обочинам бурелом, кустарники, болотца… Меня оставили здесь одну!»
А между тем ей нужна была помощь. Александра твердо решила не уходить, пока не осмотрит склеп, о котором велось столько разговоров, но даже не представляла, в каком направлении ей двигаться и как должно выглядеть это сооружение. «Склеп полуразрушен, но находится в процессе восстановления, говорила Симона. Постаменты от сфинксов уцелели… Я должна узнать эту постройку, тем более что парк вовсе не богат сооружениями! Но… куда идти?»
Выйдя из беседки, Александра обошла кругом всю поляну, всматриваясь в чащу и пытаясь найти хотя бы признаки другой тропинки. Она изначально предполагала, что беседка и склеп должны быть расположены неподалеку друг от друга, но теперь ей начинало казаться, что это предположение ошибочно. «Собственно, почему я так решила? Парк огромный… Они могли быть далеко друг от друга. И потом, в склепе велись восстановительные работы, значит, туда должна вести не тропинка, а настоящая дорога, чтобы возить материал, скажем… Пусть даже на тачках, если не на грузовике. Камень, кирпичи, тот же мраморный алтарь, который никак не доставят из Китая… И наконец, ящики, зловещие ящики с останками, которые перенесли в склеп…»
Ей пришлось вернуться по уже известной тропинке и снова дойти до обитаемых мест. Стоя на главной аллее, неподалеку от развалин замка, Александра беспомощно оглядывалась. «Кости стали находить, когда взялись копать канавы под дренаж… Значит, разбросаны останки были по местам, которые уже осушены и обихожены. Вряд ли их растащили по всему парку, хотя могло быть и такое… Толпа в гневе способна на многое! Но логично предположить, что массово находить кости стали в непосредственной близости от склепа. Где же он? Неподалеку от коттеджа или на самой окраине парка?…»
Она брела по аллее, время от времени подчиняясь зову какой-нибудь боковой дорожки, бегущей вдаль, между деревьев и кустарников, насажденных уже не руками садовников, а самой природой, двести лет царившей в парке.
Когда-то парк, предположила Александра, был регулярной планировки, так называемой французской. В этом ее убеждала прямизна рассекающей его главной аллеи, правильная форма огромного мощеного двора, обширные лужайки по бокам развалин замка. Прежде там, несомненно, располагались газонные или «кружевные» партеры, с тщательно подстриженными и математически точно расположенными тисовыми деревьями или самшитом. Цветной гравий и песок, цветочные клумбы — все это должно было представлять чудесное зрелище, самый эффектный вид на которое открывался из верхних окон не существующего нынче замка.
«Конечно, парк был регулярным! — Вернувшись на центральную аллею, Александра бросила взгляд в сторону развалин замка, отчетливо видневшихся в конце перспективы. — Вот главная ось, она проложена перпендикулярно фасаду бывшего дома. По ту сторону фасада, ровно напротив, — центральный въезд и площадка. Значит, по мою сторону перспектива оси должна простираться до своего логического завершения — до горизонта или до архитектурного сооружения…»
Старые деревья центральной аллеи, высаженные через одинаковые промежутки, несомненно, были некогда подстрижены на равной высоте. «Либо, что куда забавней, садовники их стригли по убывающей, — предположила художница, — все ниже и ниже, по мере удаления от замка. Вероятно, из-за этой уловки в те времена аллея казалась поистине колоссальной длины! Стоя в ее начале, никак нельзя было предположить, какой она окажется в конце, хотя, казалось, аллея просматривалась до последнего шага…» Эти забавные игры с перспективой, практиковавшиеся создателями регулярных садов, когда-то занимали внимание Александры, как занимали ее вообще все иллюзии, которыми склонно было тешить себя человечество. Сейчас деревья вольно разрослись, их четкая прежде линия была разбита порослью, которую в дальнем конце парка еще не до конца расчистили.
«Забавно, — думала она, невольно поддаваясь очарованию этого безлюдного места, которым, казалось, навсегда завладели птицы и солнечные лучи. — Когда-то ландшафтным архитекторам мало было просто соблюсти геометрию — они стремились целиком поработить природу, улучшить ее. А улучшить в ту славную эпоху абсолютной монархии и больших империй значило создать иллюзию увеличенных расстояний. Чем огромнее казался парк, длиннее аллеи, бесконечнее самшитовые боскеты — тем лучше! По идее, стоя здесь и глядя вдаль, я должна упираться взглядом прямо в горизонт, туда, где восходит солнце. Ось перспективы идет с запада на восток. Парк расположен на плоской равнине, склонной к заболачиванию, как и Версаль. Ничто не может задержать взгляд… Для регулярного парка — идеальное место!»
Солнце поднималось, уже забравшись выше самых высоких деревьев, скрывающих бывшую перспективу. Александра смотрела вдаль, в голубовато-изумрудное марево, застилавшее конец аллеи. «Я даже не способна оценить ее протяженность, — подумала художница. — Ясно одно — она пересекает весь парк. Если есть какая-то дорожка, или боковая аллея, или другая перспектива, она пересекается с главной аллеей. Значит, нужно снова пойти вглубь и быть внимательнее… За двести лет природа взяла свое. Она нарушила прямые линии, свела на нет все ухищрения с перспективой, которыми увлекался некогда архитектор… Но главное — план парка — должно было уцелеть. Грот над часовней выстроил последний владелец поместья, тот, кто установил сфинксов. Все это дань новой, романтической моде. Но сама часовня куда старше и потому изначально, при планировке парка, должна была быть вписана в план по законам регулярной композиции. А именно, к ней должна вести аллея или дорожка, и вокруг должны быть высажены деревья, которые сами по себе играют роль грота. Если часовню нашли при расчистке парка, значит, она где-то рядом. И расположение ее не может представлять ничего неожиданного. Регулярный парк вообще не место для неожиданных находок. В идеале, он должен быть весь прекрасно обозрим с террасы возле замка или с верхних этажей. Это английский пейзажный парк весь построен на сюрпризах: виляет между деревьев якобы случайно проложенная дорожка, и вдруг вот она, часовня или, скажем, беседка — там, где ее не приходилось ждать, в самом глухом места парка. Беседку можно было найти, блуждая наугад. Грот нужно искать, повинуясь принципам регулярной планировки…»