Великие слушают, но не слушаются!
– Когда мы начинаем реализацию вашего маркетингового плана? – потер ладошки Ангелиссимус.
– А мы уже начали. – Фама срезала пророка, как бензопила засохший сучок.
– Браво! – Кайлин терял авторитет, а вместе с ним и способность критично оценивать свои поступки.
Он просто растворился в восторге. Он дал Фаме на откуп все рекламные акции New wave. Он предоставил цивилизованный мир в ее полное распоряжение. И мир земной, продуваемый январскими ветрами, в священном ужасе трепетал, ожидая величественных перемен.
Миляш ненавидел встречи на чужой территории. На нейтральной – куда ни шло, но на чужой… Это на 99 процентов гарантия того, что тебя снимают на видео и готовы использовать его как компромат. Потом твоим же и заложат. А тут еще и без сопровождения, без охраны, без свидетелей, на чем категорически настаивали вымогатели, когда он обрисовал им по телефону суть переговоров. Но выбора не было.
Босс «Газвпрока» утопал в ковровых покрытиях женевского офиса New wave, утопал в махровых тапочках, напоминающих ладьи из исторических фильмов про древних славян, утопал в сомнениях, как выстроить разговор с этими проходимцами… И проходимками… Валяющийся на огромном плюшевом ложе Кайлин удивил Алексея Парисовича не столь глубоко, как Фама, убеленная облачением оперного херувима. Она парила, слегка помахивая тяжелыми, кажется, натуральными крыльями, на неуловимых для глаза прозрачных качелях из неизвестного материала.
И тут Миляш понял, что миссия под ударом, потому что все слова и аргументы смешались в его голове, как бумажки в барабане вокзального лохотрона. Он видел, что неземное белокурое существо не отводит от него взгляда и вдобавок поощрительно улыбается. Не призывно, а дружелюбно. Допуская в свой круг. Но Алексей Парисович вспомнил голову президента над столом и заставил себя обратить внимание на других персонажей свиты Кайлина.
Задрапированные в спортивные костюмы Сохатый и Волк лежали в творческом беспорядке в самом углу приемной залы Ангелиссимуса. Более неподходящего антуража и странной одежды вообразить невозможно. Впрочем, воображение не являлось сильнейшей стороной личности Алексея Парисовича – он всегда был исполнителем. Хорошим исполнителем. Он собирался немедленно сбросить с себя наваждение, причиненное крылатой феей, и подтвердить свою положительную репутацию. Надо решить болезненный для России трансферный вопрос!
Сохатый и Волк вскочили и ретиво бросились к Миляшу из своего угла, словно там их атаковал отряд термитов.
– Алексей Парисович, пожалуйте!
– Давайте знакомиться, ваш визит – такая честь.
– Принести пуховики и подушки? – любезничал Кайлин.
– Ничего, я в кресле, – испуганно отбрыкивался босс «Газвпрока». Он порыскал глазами, но ничего похожего на сиденье в зале не обнаружил. Ангелиссимус нажал на кнопку пульта, и из стены выдвинулось нечто, по очертаниям напоминающее кресло. Миляш замер в нерешительности.
– Ну, что же вы… Садитесь, если не хотите с нами раскинуться в приятной неге, отбросив костюм и прочие официальные предрассудки. – Волк располагающе разливал вино по бокалам-неваляшкам, которые могли сохранять равновесие на ковре. – И прошу вас рассказать, что же привело такого высокопоставленного политика и бизнесмена в нашу обитель виртуальных радостей?
Алексей Парисович начал как-то очень отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с большою похвалою о его природных ресурсах и подземных ископаемых. Волконский и Сохаев, лежавшие в позе римских патрициев, слушали, наклонивши голову. Фама парила под потолком. Кайлин листал глянцевый журнальчик и для того, чтобы показать, что слушает, иногда поднимал брови и раскачивал головой, как будто изумляясь масштабам описываемого.
Миляш переводил на английский основные постулаты своей речи, но Фама красноречивым жестом показала ему – это лишнее. И действительно, как только он сосредоточился на своем родном наречии, Ангелиссимус полностью ушел в журнал и о госте не вспоминал. Многие глянцевые журналы существуют, конечно, лишь для того, чтобы посеять комплексы в богатых и респектабельных людях. Богатые привыкли к тому, что в жизни они царят над всеми остальными, а тут, в глянцевых журналах, абсолютно ничего не понятно – затейливые слова, сложноподчиненные конструкции, темы, словно высосанные из среднего пальца университетского доцента. Неизбежно возникает вопрос, а такой ли я умный и всесильный, если смысл ускользает от меня? Но Кайлин, судя по горящим глазам, читал другой, более доступный журнал. Или делал вид, что журнал более доступный, а на самом деле ничего не понимал.
Алексей Парисович плавно от богатых ресурсов страны перешел к политическим руководителям, распоряжавшимся этими ресурсами. И в частности, заговорил о руководителях, окончивших земное поприще, но тем не менее обреченных на постоянные упоминания в силу жесткости линии, проводимой ими по отношению не только к иным государствам, но и к гражданам своей страны, кои…
– Вам угодно выкупить трансферы Ивана Грозного, Ленина и Сталина? – перебил его Сохаев, так просто, без малейшего удивления, словно речь шла о закупке хлеба.
– Да, – облегченно вздохнул Алексей Парисович. – Несуществующие трансферы Ивана Грозного, Ленина и Сталина.
– Извольте, мы можем продать. – Фама обдала газового короля сказочными обертонами своего голоса, и он выронил портфель, который с легким стуком коснулся коврового покрытия и распластался на полу, как штандарт поверженной армии.
– А например, какая же цена? – забеспокоился Миляш. – Хотя, впрочем, это такой предмет… что о цене даже странно… – Алексей Парисович слабо сопротивлялся внутреннему порыву бросить все свое имущество к ногам, вернее, к крыльям великолепной дамы.
– Да чтобы не запрашивать с вас лишнего, по сорок миллионов евро за штуку, – вступил в разговор Волк и даже причмокнул, отпив из бокала.
– По сорок?! – вскричал Миляш так, что Кайлин недовольно посмотрел на него со своего ложа, ибо из-за этого вопля был вынужден отвлечься от своего занимательного журнальчика.
– Что ж, – удивилась Фама, – а разве для вас это дорого?
– Нет, сорок миллионов – это, конечно, тьфу для нас, – надул щеки Алексей Парисович. – Но мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит предмет торга.
– А какая ж, однако, ваша цена? – казалось, пошел навстречу в переговорах Волконский.
– Я полагаю, со своей стороны, положа руку на сердце… По миллиону за душу, это самая красная цена!
– Эк хватили! Мы ведь не лапти продаем, – выступил со своим резоном Сохаев.
– Но согласитесь, это ведь и не люди.
– Так вы думаете, что найдете таких дураков, которые за миллион продадут хорошего игрока? – снова блеснул практицизмом Сохаев.