– Никак не пойму, зачем их позиционировать как живых игроков? Ведь они давно умерли. Осталось нечто эфемерное.
– Но вы же вовсю торгуете газом, – упрекнула его Фама. – Газ – тоже эфемерное и неосязаемое. Дунул на него – и нет вашего газа.
Фама действительно сделала губами характерное движение, вытянув их в трубочку, и Миля почувствовал, что страшная сила аромата ее дыхания уносит его в неизведанное. Сила восторга и возвышенных чувств, которые он позабыл в рутинной повседневности сделок, откатов, оффшоров и прочих важных государственных дел. Но тут образ президента, вернее, его пучеглазой головы, нависающей над столом, снова возник в помутившемся сознании босса «Газвпрока», и он взял себя в руки. Взял не только для того, чтобы сбить цену, но и для того, чтобы постоять за идеалы, униженные последним замечанием Фамы.
– Ну уж нет. – Алексей Парисович обиделся за индустрию в целом. – Газ приносит тепло, он нужен в промышленности… Да везде он нужен. Везде.
– Ну и наши игроки тоже не эфемерное, – рассердился Волконский. – Тот же Грозный Казань брал – и она теперь наша. И турок Иван Грозный побеждал, и литовцев с поляками, и немцев. И ничьи, конечно, случались, когда мирные договоры подписывались, вроде Ям-Запольского. И поражения, надо признать, бывали – тот же хан Девлет Гирей Кремль сжег, – но все-таки суммарная статистика говорит о том, что Иван Грозный по своей психологии победитель, а значит, его трансферная стоимость никак не миллион.
– Хорошо-хорошо, пять миллионов. Долларов! – уточнил Алексей Парисович, чтобы проходимцы не радовались большой уступке. – За каждого пять миллионов. Вы должны помнить, что они все-таки мертвые.
– Да, конечно, мертвые, – простодушно согласился Сохаев, но, отпив вина, тут же одумался. – Впрочем, что за политики, что числятся живущими? Что это за люди? Мухи, а не люди. Поэтому, чтобы мы по миру не пошли, давайте двадцать миллионов долларов за каждого.
– Двадцать миллионов долларов?! Это же как за Толю Тимощука!
– А чем Ленин хуже Тимощука, скажите, пожалуйста? – удивился Волконский. – Владимир Ильич обладает фантастическими лидерскими качествами. Коллективист. Образован. На нескольких языках говорит. Предельно жесткий. В отборе ему нет равных. С мясом вырвет, если ему и его команде нужно. Только зазевается соперник, проявил интеллигентную корректность и мягкотелость – так он его сразу обкрадет. Детей опять же любит. Не то что некоторые, – добавил Волконский и многозначительно посмотрел на Сохатого, напоминая о скверной истории, случившейся в московском Матче века с Достоевским.
– Нет, больше семи не могу. Меня же в России не поймут. Я же не свои деньги… Я государственное лицо.
– А инфляция? Когда Тимощука брали, сколько доллар стоил? – рачительно напрягся Сохаев. – И еще, знаете ли, такого рода покупки, я говорю это между нами, по дружбе, не всегда позволительны. И расскажи мы об этом – так ведь «Газвпроку» и вам лично больше никакого доверия не будет относительно контрактов или вступления в какие-нибудь выгодные обязательства.
– Это форменный шантаж – вы выкручиваете мне руки! Десять! Это окончательная цифра.
– Помилуйте! Что за цена – десять? Вы в Москве за десять сейчас себе квартиру, достойную вас, не купите. Девятнадцать с половиной – только из уважения к вашей чудной организации. – Волконский поднял бокал, словно тост произносил.
Алексей Парисович решил, что пришла пора возмутиться и поставить наглецов на место. Он хотел вскочить и сделать вид, что покидает переговоры с гордо поднятой головой, но понял, что если он осуществит сей маневр, то врежется носом в ноги Фамы. И не потому врежется, что они его влекли – эти скульптурно-целомудренные ноги, а потому, что благодаря непонятному техническому устройству расстояние между ангелом и Миляшом незаметно сокращалось в ходе беседы. Она парила в воздухе на качелях-невидимках. Изменялась амплитуда ее движения в пространстве, но она неприметно приближалась. Все ближе и ближе к несчастному чиновнику.
– Хорошо, мальчики. – Сказочный, дивный голос решил выполнить миротворческую миссию. – Иногда в жизни нужно идти на уступки и компромиссы. Давайте договоримся на пятнадцать миллионов долларов и останемся добрыми друзьями. Ведь дружба превыше всего!
Алексей Парисович с ней внутренне не согласился. Ему бы не хотелось оставаться с Фамой только друзьями. Ему хотелось большего! Но практическая сторона ее предложения пришлась ему по душе. Он решил убить несколькими подписями множество зайцев. Во-первых, государственные деньги тратить легко и приятно. Такие траты ни к чему не обязывают. Они даже повышают статус. К тому же здесь решался вопрос престижа страны, а престиж никакими миллионами не оценишь. Во-вторых, выкидыванием пятнадцати миллионов фактически на ветер он произведет на ангела приятное впечатление. Если он на дело готов выкинуть такие деньги, то сколько же он способен потратить на личные удовольствия! Даму это должно сразить. В-третьих, Миляшу просто надоело сидеть в этом плюшевом царстве. На-до-е-ло!! Хотелось подписать бумаги, выйти на набережную и подышать свежим, насыщенным озерной свежестью воздухом. Он дернул пуговицу на шее, ослабил узел галстука и… расслабился.
– Только ради вас.
– Ну вот и славно! – поднял бокал Волконский. – Контракты, надеюсь, при вас?
– Конечно, сейчас мы подпишем все необходимые бумаги.
И как только Алексей Парисович сказал эту фразу, он почувствовал, что ему не обязательно выходить на набережную. Ему и так хорошо. В лицо дует свежий ветерок. Не кондиционер гоняет по комнате суррогатный воздух, а именно ветерок во всей своей первозданной чистоте барражирует по его одухотворенному лицу. Миляш осознал себя художником, поэзию которого долгое время заглушали собрания акционеров и попытки эмансипации некогда дружественных республик, которым для острастки приходилось перекрывать трубу газопровода. И вот муза прилетает к нему и отдаляется, чтобы показать себя во всей непорочности своей красоты. А он на мини-ноутбуке стучит по клавишам, подправляет заготовки контрактов и вносит окончательную сумму сделки по каждому игроку команды темных сил.
Кайлин, увидев, что все в комнате пришло в движение, отвлекся от журнала и нажал на кнопку своего всемогущего пульта. Из стены выкатился принтер. Тоже весь закругленный и ворсистый, похожий на колобок. Он соединился беспроводной связью с ноутбуком Миляги и начал выстреливать листки контрактов. Они взвивались под потолок, и там их грациозными движениями подхватывала Фама. Затем она спускала их на сверку Волконскому и Сохаеву – те убедительно качали головами, воздавали должное умению Миляги находить тончайшие формулировки и разводили руками – ни убавить, не прибавить.
Фама на своих невидимых качелях парила в направлении Алексея Парисовича, передавала ему бумагу на подпись и для проставления печати, а потом летела в угол к Кайлину. Ангелиссимус вперился в контракт, составленный и на английском, и на неанглийском, потом вопросительно поднял брови. Ангел убедительно кивнул ему, и тогда он, умиротворенный, снова перевел взгляд на труды Алексея Парисовича, разыскал там красивую цифру – 15 000 000 – и изящно подмахнул вензелем своей подписи.