Светличности всей командой отошли на свою половину поля. Тьмушники сделали несколько прострелов, чтобы заработать угловой. Превосходство в росте у них было очевидным и подавляющим. К семьдесят седьмой минуте было подано уже двенадцать корнеров! Тринадцатый оказался катастрофическим для Че и его товарищей. Все махнули мимо мяча, Лютер тоже ошибся (возможно, его слегка подтолкнул Торквемада), чуть задел мяч кончиками пальцев, и самым дальним оказался де Сад, которого никто не опекал – вот он без помех и подставил голову. 2:2.
Тьма радовалась сдержанно. Показывая, что сравнять счет для команды – полдела. Главное – впереди! Автор гола поравнялся с VIP-ложей и зловеще улыбнулся дамам, а потом вытянул губы трубочкой, словно для поцелуя. Мэрилин испугалась и сказала, что надо срочно вызвать секьюрити, чтобы после матча их проводили до парковки, а то от такого маньяка следует ожидать любой мерзости.
– Он еще не успеет в душе помыться, когда мы будем садиться в машины. – Грета нашла успокаивающий аргумент.
– А зачем ему душ? Это животное может и потным попытаться нас изнасиловать. Представляешь, мокрый, мерзкий, вонючий, с травинками, налипшими на лице, начинает тебя хватать грубыми руками, целовать – ужас!
– Однако ты об этом говоришь с придыханием, со страстью, – удивилась Одри.
– Что ты! Со страхом. Вы как хотите, я без секьюрити никуда отсюда не пойду.
А Сохаев и Волконский молчали. Глупо говорить, когда, в сущности, жизнь стала порнографической книгой, которую вынужденно перечитываешь по второму разу. Безо всякого удовольствия, но внимательно, не пропуская ни одного предложения, останавливаясь на каждом знаке препинания. Читающий Сизиф – и такое случается в окультуренном обществе, где камни ворочать не надо, – их передвигают с места на место машины.
Сразу после гола созрела наконец замена. Франклин пошел в оборону вместо измотанного Франциска, но лучше от этого не стало. Франклин оказался не на привычной позиции, и замена в обороне в концовке матча всегда риск – нужно войти в игру, моментально вникнуть в нюансы, в сложившуюся систему, а права на ошибку нет. Через семь минут бен Ладен забил. Масса отскоков, рикошеты, затяжная атака. Светличности прижались к воротам, а мяч отлетел к линии штрафной, откуда Усама пробил под перекладину, эффектно завалив корпус. 2:3.
Мэрилин ревела, у Одри ее чудные детские глаза тоже заволокло влагой грусти, одна непробиваемая Грета держалась. Шекспир вышел к кромке поля. Наконец болельщики созрели, чтобы отправить на скамейку запасных Пеле, который весь матч требовал, чтобы все играли только на него. Всех этим утомил. И его начали игнорировать. Из принципа. Впрочем, это было раньше – когда светличности еще атаковали, а поскольку последние минут двадцать впереди ничего не получалось, Пеле просто стоял у центрального круга и даже за мячи не пытался цепляться.
Король футбола демонстративно ушел с поля не там, где принято, а где его застало известие о замене. А застало оно его, как ни странно, у углового флажка, куда он потихоньку добрел, пока длилась голевая атака тьмушников. Он снял футболку и утирал ею лицо, но, наверное, ему просто ни на кого не хотелось смотреть – свой кофе он, конечно, отрекламировал, но матч провалил.
Шекспир вышел с установкой быть или не быть. Быть или не быть ничьей. Чтобы броситься на отчаянный штурм, авантюрный и величественный в своей безысходности. И действительно, светличности прижали оппонентов к воротам. Правда, спешка мешала разыграть мяч до верного. Так продолжалось до окончания основного времени матча. Была только одна серьезная остановка, когда эвакуировали Мао в больницу. Поэтому добавилось всего четыре минуты. Элтон Джон, демонстрируя эти цифры, игриво раскачивал электронное мини-табло из стороны в сторону, словно фанат на рок-концерте, который на медляке зажигает бенгальские огни, поднимает их над головой и в такт музыке плавно водит ими вправо-влево.
Осязаемая близость края пропасти еще больше активизировала светличностей. На стадионе уже не было ни одного сидящего человека. Шум стоял устрашающий. Трибуны скандировали: «К све-ту! К све-ту! К све-ту». В конце концов, Чарли сместился на левый край, где Франко в отборе был послабее Пиночета. Чаплину удалось накрутить буквально на «носовом платке» двух соперников и подать в район одиннадцатиметровой отметки. Партнеры ожидали подкрутки чуть подальше, но Шекспир развернулся и в высоченном прыжке пробил ножницами в падении через себя. Все замерли – мяч летел тихо, но по недостижимой для всех траектории. Батый не шелохнулся, только глаза у него округлились так, как не округлялись ни у одного кочевника за всю эру Рыб.
Легкий стук мяча о крестовину слышал каждый зритель на умолкшем «Эмирейтс». Мяч выскакивает в поле, и Торквемада запулил его к центральному кругу, где только один Сервантес караулил вынос. Зато вокруг него было двое соперников: де Сад отпасовал бен Ладену, а тот резво умчался к воротам и, не сближаясь, ураганно уложил снаряд под перекладину. С вызовом уложил, не пойдя в обводку, как в такой ситуации поступило бы большинство форвардов. 4:2.
На поле полетели флажки и прочий мусор. Светличности начали с центра, бессмысленный навес вперед – никого. И сразу свисток! Куча мала – черный клубок ликующих тел. Сталин выбрался из завала, вразвалочку подошел к постаменту, попутно поаплодировав свистящим болельщикам, схватил Грааль и поднял над головой. В окружении прессы он сохранял абсолютное спокойствие, и только мудрая, выдержанная улыбка напоминала о торжестве, клокочущем внутри великого человека. Из туннеля выскочил удаленный в конце первого тайма Гитлер, и Сталин великодушно передал чашу ему – все-таки изначально он был капитаном команды. Тут и остальные подбежали. Резвились, как дети, отпущенные на каникулы.
Бен Ладен с Хусейном изображали арабские танцы, Франко тут же подыграл им в стиле фламенко. Пиночет хотел Сталина раскачать на лезгинку, но получил отеческий подзатыльник – мол, не приставай. Де Сад и Александр Борджа ползали на карачках по траве, изображая животных. А потом все носились с Граалем, вызывающе показывали его негодующим трибунам. По преимуществу негодующим. Все-таки были на «Эмирейтс» и поклонники де Сада и прочих нравственных экстремалов.
Светличности повалились на траву там, где их застал свисток. Лютер рвал траву и в исступлении бил кулаками по земле. Ганди присел, чтобы его успокоить. Че о чем-то спорил с Шекспиром – они не успели еще выйти из игры, показывали друг другу руками, как надо было сыграть. Чарли, свернувшись калачиком, как ребенок во чреве матери, рыдал в центре поля. Сервантес обнял его и прижал к груди. Моцарт подошел, наклонился к Чарли, обхватил его голову и поцеловал в лоб, погладил. Но Чарли все равно был безутешен. Эйнштейн задумчиво бродил по «Эмирейтс», отрешенно посматривая то на небо, то на ликующих соперников, то себе под ноги, а потом уселся на рекламный щит Mercurius 13.
Магомет после матча вышел в тренировочном костюме на поле, молча приблизился к Гитлеру и протянул ему руку в знак примирения. Тот пожал. А Леонардо так и не появился больше на публике, предпочел остаться один. Наверное, потому что Грааль из-за его несдержанности оказался в лапах у тьмушников. А может, ему как интроверту проще было сладить с горем в тихой раздевалке. Или, может, он вообще тайно покинул стадион. Никто его не искал, и он никого не искал.