– Помолчите, – отмахнулась судья.
«Хорошо, что она женщина», – подумал Журавушкин. Он был уверен, что Ромашов скажет все, что захочет, и никто его не прервет. Это его день. Как говорится, полный метр, и крупным планом. Они договорились начать издалека. О том, как начиналась эта любовь, и какое влияние оказала Рара на формирование личности известного актера, кумира миллионов, если выражаться сухим языком протокола. Журавушкин удовлетворенно кивнул и приготовился слушать. В зале наступила гробовая тишина.
– Здесь, на скамье подсудимых, сидит моя крестная мать, – Ромашов легким кивком указал на стекло, за которым замерла Рара. – Моя карьера началась в кинокомпании «Денебола», где она работала главным редактором. Когда я шел туда, то был прекрасно осведомлен о ее любвеобильности.
– И вы тоже стали жертвой ее чар?
– Нет, – спокойно сказал Ромашов. – Это она положила на меня глаз. Я был тогда юношей, еще не испорченным женщинами и не развращенным столицей. Наивным, порою голодным. У меня была пара выходов в театре, куда меня распределили сразу после училища. Так, «кушать подано». Я снимал угол, но и на это денег еле наскребал. Разумеется, я понимал, что актерская слава куется на киноэкране. Будут меня узнавать на улице – будет все. Рара настаивала, а я… Я не смог отказаться.
– Значит, подсудимая поставила вам условие: или вы становитесь ее любовником, или забудьте об актерской карьере? – тут же воспользовался молчанием ошеломленного Журавушкина прокурор. Ромашов говорил совсем не то, о чем они договаривались.
Но может, это такой тактический ход? Сейчас Андрей Георгиевич расскажет, как он постепенно влюблялся в свою кураторшу.
– Вы посмотрите на нее и на меня, – усмехнулся Ромашов. – Она старше на пять лет. Некрасивая, неухоженная. К тому моменту, когда мы встретились, она, по-моему, уже переспала со всей киношной и театральной Москвой. Вы слышали Родницына? И таких эпизодов было… – он развел руками. – Она прекрасно понимала, что ее часы тикают. Что надо куда-то пристроиться. В Москве скоро больше не найдется мужчины, который захочет ей помогать за определенного рода услуги. Ее мужа вы видели. Да он сам готов был ее продать, да и сейчас готов, лишь бы не притомляться самому. Ефим Иванович не привык работать.
– Но вы же сами только что ссылались на Родницына! – не удержался Журавушкин. – А тот сказал, что все держалось на связях Раевича!
– Подумаешь, сделать пару звонков однокашникам-журналистам. Не всем же так повезло: родиться в центре Москвы, в семье потомственных интеллигентов, получить блестящее образование, унаследовать связи, которые копились годами. Тут и делать-то ничего не надо. Найди себе негра, то бишь, раба, сделай из него марионетку и, попивая кофеек, дергай себе ее за ниточки, собирая деньги со зрителей.
– Да как ты смеешь! – вскочил Фима. – Ты негодяй!
– Раевич, сядьте! – стукнула молотком судья.
– Он лжет! Это же все чудовищная клевета! Все было совсем не так! – не унимался Раевич. – Это он умолял мою жену не бросать его! Он ей навязывался!
– Если вы не сядете, вас выведут из зала! – пригрозила судья.
– Фима, сядь, – тихо сказала Рара. – Иначе ты не увидишь и не услышишь самого интересного.
Раевич опустился обратно на стул и снял очки. Теперь он смотрел на трибуну, где стоял Ромашов, невидящими глазами. А потом и уши закрыл ладонями.
– Продолжайте, Андрей Георгиевич, – мягко сказала судья. – Вас прервали на том, что вы стали марионеткой в руках супружеской пары Раевичей.
– Да, ваша честь. Но тогда я даже не предполагал, что все закончится так ужасно. Долгое время я не смел и шагу ступить без жесткого контроля со стороны Рары. Она выбирала мне роли, а также выбирала женщин. Словно главная жена в гареме, она следила, чтобы подле меня всегда была красивая наложница. Это для журналистов. Все знают, как они любят красивые фото. Как только я начинал привязываться к девушке, Рара тут же от нее избавлялась. И вот появилась Настя. Поначалу Рара ее недооценила. Настин вид говорил сам за себя: весьма недалекая блондинка, занятая только своей внешностью и своими успехами в кино. Но Настя оказалась сильной, решительной и умной. Она быстро всему научилась. И стала делать работу Рары гораздо лучше, чем это делала сама Рара. Та вынуждена была это признать. За какой-нибудь год Настя подняла меня на самую вершину славы. Меня пригласили сниматься в полном метре. Мы стали парой года. Журналисты не отходили от нас ни на шаг. Я получил столько пиара, сколько мне раньше и не снилось. Это при том, что я имел гениального, как все говорят, пресс-секретаря! Но надо было знать Настю! Она была, мало того, энергичная, еще и современная девушка, сделавшая ставку в первую очередь на бурно развивающийся Инет. Она тащила нас обоих. И еще… Еще она любила меня. Я словно ожил. После тринадцати лет беспросветного рабства передо мной вдруг замаячила свобода. Рара поняла, что еще немного – и она станет мне не нужна. Нам с Настей. Потому что я сделал Насте предложение. И сказал, что больше не нуждаюсь в услугах пресс-секретаря и не собираюсь кормить бездельника-Раевича, который в последнее время только и занимался, что своим обожаемым Бодлером. Говорил, что готовится к защите докторской. Но скажите мне, кому это нужно? Мне-то уж точно нет. Моя жена прекрасно справится и с пиаром и с домашним хозяйством. Или найдет человека себе в помощь. Такого, с которым она сработается, в отличие от Рары, и который не будет ей указывать, что надо делать, и как правильно ставить ударения в словах. Вы слышали, что сказала Василиса Петровна? Бесконечные придирки Раевичей к Насте – это правда. Они считали ее весьма недалекой и с презрением называли провинциалкой. А мне было обидно, потому что я и сам – провинциал! Мне, таким образом, каждый раз давали понять, что я человек второго сорта! И мое терпение кончилось. Мы крупно поговорили с Раевичами, и я обозначил свою позицию. Тогда Рара попыталась найти работу, прошлась по своим старым связям. Результат вы уже знаете. Сначала ей вроде бы повезло, но потом, как сказала Ирина Нефедова, все сорвалось. Я очень мягко донес это до Рары.
– Что-то я не помню этого разговора, – насмешливо улыбнулась та.
– Подсудимая! Молчите! – стукнул молоток. – Вам обязательно дадут слово. Андрей Георгиевич, а сейчас мы внимательно слушаем вас.
– Я, собственно, дошел до главного, – Ромашов виновато улыбнулся и стал просто очаровашкой. Судья не удержалась и коротко вздохнула: какой мужчина! – Увы! Я тоже виноват! Как вы слышали, я пытался положить этому конец. Я довольно жестко сказал Раре: «Собираешь чемоданы и уезжаешь отсюда! Я больше не намерен этого терпеть!» Именно этот разговор и услышал случайно Иван, который приехал ко мне договариваться о съемках в сентябре. Мне, наверное, надо было вести себя как-нибудь по-другому. Но я очень хотел иметь, наконец, настоящую семью. Мне надоели смешки в мой адрес, постоянные издевательства и грязные намеки. Рара держала при себе Раевича, но и меня не отпускала. Сексуальный аппетит этой женщины непомерен. – Журналисты плотоядно зашептались. На скамье подсудимых сидела современная московская Мессалина! Да это сенсация! – Она заставляла меня спать с ней, даже когда я уже был помолвлен с Настей. А я не мог избавиться от этой зависимости. Я… Я боялся эту женщину.