Доминик стояла, сложив руки за спиной, опершись о борт. Она произнесла:
— Я этого не хотела.
— Я знаю. Но если тебе любопытно, я скажу, что ты сделала ошибку. Ты позволила мне увидеть самую чистую личность на свете.
— Разве это не смешно, если вспомнить, каким образом мы встретились?
— Доминик, я провёл жизнь, дёргая за все верёвочки на свете. Я видел всё. Неужели ты думаешь, что я мог поверить в чистоту, если бы она не попала ко мне в том ужасном виде, какой ты для неё выбрала? Но то, что я чувствую, не должно влиять на твоё решение.
Она стояла и смотрела на него, с недоумением оглядываясь на всё произошедшее за эти часы. Очертания её рта смягчились. Он заметил это. Она подумала, что каждое произнесённое им сегодня слово было сказано на её языке, что его предложение и форма, в которую он его облёк, принадлежали её миру и что всем этим он разрушил то, что сам предложил, — невозможно саморазрушение с человеком, который так говорит. Ей вдруг захотелось сблизиться с ним, рассказать ему обо всём, найти в его понимании возможность освобождения, а потом просить его никогда с ней больше не встречаться.
Затем она вспомнила.
Он заметил движение её руки. Её пальцы напряжённо прижались к поручню, выдавая, насколько она сейчас нуждается в опоре, и подчёркивая значимость этого мгновения; потом они обрели уверенность и сомкнулись на поручне, словно она спокойно взяла в руки вожжи, потому что ситуация больше не требовала от неё серьёзных усилий.
Она вспомнила храм Стоддарда. Она думала о человеке, стоявшем перед ней и говорившем о всепоглощающей страсти, восходящей к небесам, и о защите небоскрёбов, и видела иллюстрацию из нью-йоркского «Знамени»: Говард Рорк, разглядывающий храм, и подпись: «Вы счастливы, мистер Супермен?»
Она подняла глаза и спросила:
— Выйти замуж за тебя? Стать миссис Газеты Винанда?
Он сдержался:
— Если тебе нравится называть это так — да.
— Я выйду за тебя замуж.
— Благодарю тебя, Доминик.
Она продолжала с безразличным видом ждать.
Он повернулся к ней и заговорил, как и до этого, спокойным голосом с ноткой весёлости:
— Мы сократим срок круиза. Пусть будет неделя — мне хочется, чтобы ты побыла здесь ещё немного. Через день после возвращения ты отправишься в Рино {69}. Я позабочусь о твоём муже. Он получит Стоунридж и всё, что ещё пожелает, и пусть убирается к чёрту. Мы поженимся в тот же день, как ты возвратишься.
— Да, Гейл. А теперь пойдём вниз.
— Ты этого хочешь?
— Нет. Но я не хочу, чтобы наша свадьба была значительным событием.
— А я хочу, чтобы она была значительной, Доминик. Поэтому я не дотронусь до тебя сегодня. До тех пор, пока мы не поженимся. Я знаю, что это бессмысленно. Знаю, что брачная церемония не имеет значения ни для одного из нас. Но поступить как принято — единственное извращение, возможное между нами. Поэтому я так хочу. У меня нет другой возможности сделать исключение.
— Как хочешь, Гейл.
Он притянул её к себе и поцеловал в губы. Это было завершение того, о чём он говорил, утверждение, настолько сильное, что она постаралась замереть, чтобы не ответить; и она почувствовала, что её плоть отвечает ему, глухая ко всему, кроме физического ощущения обнимавшего её мужчины.
Он отпустил её. Она поняла, что он заметил. Он улыбнулся:
— Ты устала, Доминик. Я, пожалуй, попрощаюсь с тобой. Я хотел бы ещё немного побыть здесь.
Она послушно повернулась и спустилась к себе в каюту.
— В чём дело? Разве я не получу Стоунридж? — взорвался Питер Китинг.
Доминик прошла в гостиную. Он последовал за ней и остановился у открытой двери. Мальчик-лифтёр внёс её багаж и вышел. Снимая перчатки, она сказала:
— Ты получишь Стоунридж, Питер. Остальное тебе скажет сам мистер Винанд. Он хочет встретиться с тобой сегодня же вечером. В восемь тридцать. У него дома.
— Почему, чёрт возьми?
— Он тебе всё скажет сам.
Доминик осторожно похлопала перчатками по ладони, это означало, что всё кончено, — как точка в конце предложения. Она повернулась, чтобы выйти. Он встал на её пути.
— А мне плевать, — начал он, — абсолютно всё равно. Я могу играть и по-вашему. Вы великие люди, не так ли? Потому что действуете как грузчики, и ты, и мистер Гейл Винанд. К чёрту порядочность, к чертям собачьим чувства другого. Ладно, я тоже так умею. Я использую вас обоих, получу от вас всё, что смогу, — а на остальное мне плевать. Ну как тебе это нравится? Все ваши штучки теряют смысл, когда растоптанный червяк не желает страдать? Испортил развлечение?
— Думаю, так намного лучше, Питер. Я довольна.
Он понял, что не может сохранить такое отношение, когда вечером входил в кабинет Винанда. Он не мог скрыть трепета при мысли, что допущен в дом Гейла Винанда. К тому времени, когда он пересекал комнату, чтобы усесться в кресло напротив стола, Китинг не чувствовал ничего, кроме собственной тяжести, ему казалось, что на мягком ковре остаются отпечатки его ботинок, тяжёлых, как свинцовые подошвы водолаза.
— То, что я должен вам сказать, мистер Китинг, вероятно, не следовало бы ни говорить, ни делать, — начал Винанд. Китингу не приходилось слышать, чтобы человек так следил за своей речью. У него мелькнула сумасшедшая мысль, что голос Винанда звучит так, словно он прижал к губам кулак и выпускал каждый слог по одному, предварительно его осмотрев. — Все лишние слова были бы оскорбительны, поэтому буду краток. Я женюсь на вашей жене. Завтра она отправляется в Рино. Вот контракт на Стоунридж. Я его подписал. К нему приложен чек на двести пятьдесят тысяч долларов. Кроме того, вы получите за работу по контракту. Я был бы вам признателен, если бы вы ничего не говорили. Я понимаю, что мог бы получить ваше согласие и за меньшую сумму, но я не желаю обсуждений. Было бы невыносимо, если бы вы начали торговаться. Поэтому прошу вас — это ваше, и будем считать, что всё улажено.
Он протянул контракт через стол. Китинг заметил бледно-голубой прямоугольник чека, подколотый скрепкой поверх страницы. Скрепка сверкнула серебром в свете настольной лампы.
Китинг не протянул руки. Он сказал, подчёркивая каждое слово:
— Я не хочу этого. Вы можете получить моё согласие просто так. — Подбородок его нелепо двигался.
Он заметил на лице Винанда выражение удивления, почти нежности.
— Вы не хотите этого? И не хотите Стоунриджа?
— Я хочу Стоунридж! — Рука Китинга поднялась и схватила бумаги. — Всего хочу! Почему это должно пройти вам даром? Не всё ли мне равно?