— Это будет стоить меньше, чем бессмысленные изменения, которые меня заставила сделать миссис Сэнборн.
— Опять вы об этом. Не хватит ли?
— Мистер Сэнборн, — медленно спросил Рорк, — вы подпишете бумагу, что разрешаете эти изменения при условии, что они не будут вам ничего стоить?
— Конечно. Если вы готовы взять на себя роль чудотворца.
Он подписал. Восточное крыло было перестроено. Рорк заплатил за всё сам, потратив больше, чем получил в качестве гонорара. Мистер Сэнборн колебался, он хотел возместить затраты, но миссис Сэнборн остановила его.
— Это просто грязный трюк, — сказала она, — форма давления. Он вымогает деньги, играя на твоих лучших чувствах. Он так и ждёт, что ты раскошелишься. Подожди, увидишь, он ещё попросит денег. А ты не давай.
Рорк не попросил. Мистер Сэнборн так и не заплатил ему.
Когда строительство дома было завершено, миссис Сэнборн отказалась в нём жить. Мистер Сэнборн печально смотрел на новый дом. Он устал бороться и не мог признать, что любит его, что именно такой дом ему всегда хотелось иметь. Он сдался. Дом не был обставлен, миссис Сэнборн отправилась с мужем и дочерью на зиму во Флориду. «Там, — сказала она, — у нас есть приличный дом в испанском стиле. Слава Богу, мы купили его готовым!.. Вот что происходит, когда рискуешь строить дом, наняв архитектора-недоучку, к тому же идиота!» Её сын, ко всеобщему изумлению, продемонстрировал неожиданное своеволие: он отказался ехать во Флориду; дом ему понравился, и он отказался жить где-либо ещё. Для него были обставлены три комнаты. Семья уехала, а он в одиночестве перебрался в дом на Гудзоне. Ночью с реки можно было видеть одинокий маленький прямоугольник жёлтого света, затерянный среди тёмных окон огромного брошенного дома.
Бюллетень Американской гильдии архитекторов поместил небольшую заметку:
«Нам сообщили о любопытном инциденте, произошедшем с недавно построенным домом Уайтфорда Сэнборна, известного промышленника. Инцидент этот был бы забавен, если бы не был столь прискорбным. Упомянутый дом, спроектированный неким Говардом Рорком и возведённый с затратами, значительно превышающими сто тысяч долларов, был признан семьёй непригодным для жилья. Он стоит теперь заброшенный как красноречивое доказательство профессиональной некомпетентности».
Лусиус Хейер упорно не хотел умирать. Оправившись от удара, он вернулся в бюро, несмотря на запреты врача и возражения Гая Франкона, обеспокоенного здоровьем партнёра. Франкон предложил выкупить его долю. Хейер отказался. При этом его блёклые слезящиеся глаза упрямо таращились в пустоту. Раз в два-три дня он приходил в свой кабинет, читал копии писем, которые по заведённому обычаю клали в его корзинку; садился за письменный стол и рисовал цветочки на чистом листке блокнота, а затем уходил домой. Он ходил, медленно волоча ноги, прижав локти к бокам и выставив вперёд руки со скрюченными пальцами, походившими на клешни. Пальцы его тряслись, левой рукой он не владел вовсе. Но в отставку не уходил. Ему нравилось видеть своё имя на фирменных бланках.
Хейера несколько удивляло, почему его больше не представляют видным клиентам, почему показывают эскизы новых зданий, лишь когда они уже почти закончены. Если он упоминал об этом, Франкон возражал: «Но, Лусиус, я не мог и подумать беспокоить тебя в таком состоянии. Любой другой на твоём месте давно ушёл бы в отставку».
Поведение Франкона его немного озадачивало. Поведение же Питера Китинга и вовсе ставило в тупик. Китинг едва удосуживался поздороваться с ним при встрече, да и то не сразу, бросал его на середине фразы, к нему, Китингу, обращённой. Когда Хейер дал какое-то мелкое поручение одному из чертёжников, поручение не выполнили, а чертёжник сообщил ему, что распоряжение отменено мистером Китингом. Хейер не мог этого понять: он всегда помнил Китинга весьма почтительным юношей, который так мило говорил с ним о старом фарфоре. Сперва он прощал Китинга, потом робко и неуклюже попробовал поставить его на место, а затем стал попросту бояться. Он пожаловался Франкону. Раздражённо, совершенно несвойственным ему начальственным тоном он сказал:
— Твой протеже, Гай, этот Китинг — он становится невозможным, он груб со мной. Нам надо от него избавиться.
— Теперь ты видишь, Лусиус, — сухо ответил Франкон, — почему я говорю, что тебе пора на покой. Нервы твои переутомлены, тебе мерещится всякая чушь.
И вот объявили конкурс на проект здания «Космо-Злотник».
Компания «Космо-Злотник пикчерс» из Голливуда, штат Калифорния, решила построить в Нью-Йорке монументальную штаб-квартиру — небоскрёб с кинотеатром и сорока этажами офисов. Годом раньше по всему миру был объявлен конкурс среди архитекторов. Провозглашалось, что «Космо-Злотник» — лидер не только в кинематографии, но и вообще во всех видах искусства, поскольку кинофильм есть детище всех искусств. «Космо-Злотник» готова включить в их число и архитектуру — величественный, но лишённый должного внимания вид искусства.
Вместе с последними новостями о распределении ролей в фильме «Я пленю моряка» и о съёмках «Жены на продажу» в прессу запустили рассказы о Парфеноне и Пантеоне. Мисс Салли О’Дон была сфотографирована на ступенях Реймсского собора в купальном костюме, а мистер Пратт Персел дал интервью, заявив, что непременно стал бы зодчим, если бы не был киноактёром. Мисс Милашка Уильямс в своей статье приводила высказывания Ралстона Холкомба, Гая Франкона и Гордона Л. Прескотта о будущем американской архитектуры. Было опубликовано интервью, якобы взятое у сэра Кристофера Рена, в котором сей великий зодчий прошлого делился своими соображениями о кинематографе. В воскресных приложениях появились фотографии старлеток «Космо-Злотник» в шортах и свитерах. Держа в руках рейсшины и логарифмические линейки, они стояли перед чертёжными досками, на которых было написано «Здание “Космо-Злотник”» на фоне огромного вопросительного знака.
Конкурс был открытым для архитекторов всех стран; здание должно было вознестись над Бродвеем и стоить десять миллионов долларов; оно должно было символизировать гений современной технологии и дух американского народа. Оно заранее было объявлено Самым Прекрасным Зданием в Мире. Жюри конкурса состояло из мистера Шупа, представляющего «Космо», мистера Злотника, представляющего «Злотник», профессора Питеркина из Стентонского технологического института, мэра города Нью-Йорка, Ралстона Холкомба, президента гильдии архитекторов, и Эллсворта М. Тухи.
— Давай, Питер! — с энтузиазмом говорил Франкон Китингу. — Постарайся. Выдай всё, на что ты способен. Такой шанс выпадает раз в жизни. Ты прославишься на весь мир, если выиграешь. И вот что мы сделаем: мы поместим твоё имя над нашим входом, на одной табличке с названием фирмы. Если выиграешь, получишь пятую часть приза. А ведь гран-при — это шестьдесят тысяч долларов.
— Хейер будет возражать, — осторожно сказал Китинг.
— И пусть возражает. Поэтому я и делаю так. Возможно, он наконец сообразит, что на его месте необходим порядочный человек. А я… ну, моё мнение ты знаешь, Питер. Я уже считаю тебя партнёром. Так будет честно. Ты заслужил, и конкурс может решить этот вопрос окончательно.