— В чём дело, Питер?
— Как ты рассчитываешь выжить в этом мире? Знаешь ли, ведь хочешь не хочешь, а надо жить с людьми. Есть только два способа. Либо объединяться с ними, либо драться. Но ты, похоже, не делаешь ни того ни другого.
— Верно. Ни того ни другого.
— А людям ты не нужен. Не нужен! Тебе не страшно?
— Нет.
— Ты же год не работаешь. И не будешь. Кому придёт в голову дать тебе работу? Может, у тебя и осталось несколько сотен, а дальше всё, конец.
— Ты не прав, Питер. У меня осталось четырнадцать долларов пятьдесят семь центов.
— Да? А посмотри на меня. Мне плевать, что некрасиво говорить об этом самому. Не в этом дело. Я не хвастаюсь. Какая разница, кто об этом говорит. Но посмотри на меня! Помнишь, как мы начинали? И взгляни на нас сейчас. А теперь задумайся о том, что всё в твоих руках. Только откажись от своего идиотского представления, что ты лучше всех, — и принимайся за работу. Через год у тебя будет такое бюро, что ты краснеть будешь при воспоминании об этой дыре. За тобой будут бегать толпы, у тебя появятся клиенты, друзья появятся, ты будешь распоряжаться целой армией чертёжников!.. Чёрт побери, Говард, мне ж в этом нет никакой выгоды. На этот раз я не прошу у тебя ничего для себя. Более того, я даже знаю, что из тебя получится опасный конкурент, но всё равно я должен сказать тебе. Говард, подумай хорошенько! Ты будешь богатым. Ты будешь знаменитым. Тебя будут уважать, восхвалять. Тобой будут восхищаться. Ты станешь одним из нас!.. Ну?.. Скажи же что-нибудь! Почему ты молчишь?
Он ожидал встретить презрительно-отчуждённый взгляд Рорка, но заметил, что тот смотрит на него внимательно и вопросительно. Для Рорка это было почти равносильно своего рода капитуляции, — он не прикрыл свой взгляд железной завесой, позволил сохранить выражение озадаченное, любопытствующее — и почти беспомощное.
— В общем так, Питер. Я тебе верю. Я знаю, что, говоря мне всё это, ты ничего не выигрываешь. Я знаю и больше того. Знаю, что ты не желаешь мне успеха, — ничего, я тебя не упрекаю. Я всегда это знал — ты не хочешь, чтобы я достиг всего того, что ты мне тут предлагаешь. И всё же ты вполне искренне толкаешь меня на то, чтобы я устремился за всем этим. А ты знаешь, что, если я приму твой совет, я достигну всего. И не любовь ко мне тобой движет. Иначе ты не был бы столь сердит — и напуган… Питер, чем я мешаю тебе в моём нынешнем состоянии?
— Я не знаю… — прошептал Китинг.
Он понял, что его ответ был признанием — и признанием ужасным. Он не знал, в чём именно признался, и не сомневался, что Рорк тоже не знает этого. Но всё же с чего-то был сорван покров. Они не могли осознать, что это было, но оба чувствовали его присутствие. И поэтому сидели молча, друг напротив друга, удивлённые и покорные судьбе.
— Не раскисай, Питер, — мягко, как другу, сказал Рорк. — Мы больше не будем об этом говорить.
Тогда Китинг неожиданно громко произнёс, звонко, вульгарно, радостно:
— Да чёрт же побери, Говард, я ведь говорил с позиции элементарного здравого смысла. Если бы ты захотел работать как нормальный человек…
— Заткнись! — рявкнул Рорк.
Китинг в изнеможении откинулся в кресле. Больше ему сказать было нечего. Он забыл, что хотел обсудить, придя сюда.
— Ну, — сказал Рорк, — так что ты мне хотел поведать о конкурсе?
Китинг встрепенулся. Он не понял, как Рорк догадался, что именно с этим он и пришёл. А потом стало легче, поскольку в нём поднялась волна обиды и он забыл обо всём остальном.
— Ах да, — звонко сказал Китинг, и в его голосе звучали нотки раздражения. — Да, я как раз хотел поговорить с тобой об этом. Спасибо, что напомнил. Конечно, ты должен был догадаться, ведь ты знаешь, что я не какая-нибудь неблагодарная свинья. Я ведь пришёл поблагодарить тебя, Говард. Я не забыл, что в этом здании есть и твой вклад, что ты меня консультировал. Я первый готов признать твои заслуги.
— В этом нет необходимости.
— Да дело не в том, что я против, но я уверен, что ты и сам не захочешь, чтобы я рассказал о твоём участии. И уверен, что ты и сам не захочешь ничего говорить, ты же знаешь, люди такие странные, всё поймут неправильно, истолкуют самым нелепым образом… Но поскольку я получаю часть призовых денег, по-моему, было бы только справедливо поделиться с тобой. Я рад, что могу помочь тебе как раз тогда, когда ты остро нуждаешься в деньгах.
Он достал бумажник, извлёк из него чек, который выписал заранее, и положил его на стол. На чеке была надпись: «Уплатить Говарду Рорку по предъявлении — пятьсот долларов».
— Спасибо, Питер, — сказал Рорк и взял чек.
Потом он перевернул чек и на тыльной стороне написал: «Уплатить Питеру Китингу по предъявлении», расписался и отдал чек Китингу.
— А это тебе моя взятка, Питер, — сказал он. — За то же самое. Чтобы держал язык за зубами.
Китинг смотрел на него, ничего не понимая.
— Пока я не могу предложить тебе большего, — сказал Рорк. — Сейчас ты из меня не сможешь вытянуть ни цента, но потом, когда у меня будут деньги, я хотел бы попросить тебя не шантажировать меня. Скажу тебе откровенно, такая возможность у тебя будет — я не хочу, чтобы кто-то знал, что я каким-то образом причастен к этому зданию. — Он засмеялся, глядя, как постепенно меняется выражение лица Китинга. — Нет? — сказал Рорк. — Не станешь меня этим шантажировать?.. Иди домой, Питер. Ничто тебе не угрожает. Я никому не скажу ни слова. Это всё твоё — здание, каждая его балка, каждый фут канализации, каждый твой портрет в газетах.
Китинг вскочил. Его трясло.
— Ты, чёрт тебя возьми! — заорал он. — Чёрт тебя возьми! Да кто ты такой? Кто тебе сказал, что ты имеешь право так издеваться над людьми?! Значит, ты для этого здания слишком хорош? Значит, ты хочешь, чтобы мне было за него стыдно? Ты мерзкий, паршивый, самодовольный ублюдок! Кто ты такой? У тебя даже умишка не хватает, чтобы сообразить, что ты полное ничтожество, недоумок, нищий, неудачник, неудачник, неудачник! И ты стоишь здесь и выносишь суждения! Ты — против всей страны! Ты — против всех! С какой стати мне тебя слушать? Ты меня не запугаешь! Руки коротки! За меня весь мир!.. Не смотри на меня так! Я ненавижу тебя! А ты не знал, да? Всегда ненавидел и всегда буду ненавидеть! Когда-нибудь я тебя уничтожу, клянусь, даже если это будет стоить мне жизни!
— Питер, — сказал Рорк, — зачем до такой степени разоблачать себя?
У Китинга перехватило дыхание. Он застонал. Рухнув в кресло, он застыл, впившись пальцами в края подлокотников.
Через некоторое время он поднял голову и деревянным голосом спросил:
— О Господи, Говард, что я тут наговорил?
— Ты в порядке? Идти сможешь?
— Говард, извини меня. Если хочешь, я готов умолять, чтобы ты простил меня. — Говорил он хрипло и как-то неубедительно. — Я потерял голову. Нервы совсем ни к чёрту стали. Я ничего такого не имел в виду. Не знаю, почему у меня это вырвалось. Честное слово, не знаю.