– Что за черт? – пробормотал Шило. – Вонища, как в покойницкой!
Источник запаха обнаружился сразу, стоило Полине включить свет: на усыпанный стружками пол была свалена айва. Целые груды айвы, самые настоящие терриконы. Шило носком ботинка поддел выкатившийся из общей кучи плод и отфутболил его в угол, где стоял узкий, покрытый ковром топчан.
– Ну и зачем нам понадобилось уединяться?
– Хочу кое-что показать тебе.
– Нельзя было сделать это в доме?
– Слишком много свидетелей, – Полина поморщилась. – И… я не доверяю Маш.
– Но доверяешь мне? – Шило самодовольно улыбнулся.
– Скажем, мне нужна твоя помощь. Как профессионала. Вот, смотри.
Она вручила Шило альбом и, пока тот изучал его, прошлась по мастерской. Здесь почти ничего не изменилось за двадцать лет: те же верстаки, тот же маленький стол, зажатый между ними. Сейчас стол был накрыт куском холщового полотна, но ткань местами бугрилась и вздымалась: все жильцы часового столика пребывали на своих местах, их просто заботливо укрыли от посторонних глаз – только и всего. Кроме того, из-под полотна слышен стук множества механизмов – не сильный и очень деликатный. Что ж, со временем вещи становятся похожи на своих хозяев, ведь Лёка тоже всегда отличался деликатностью.
Осмотрев помещение полностью, Полина обнаружила нескольких переселенцев с Большой земли: во-превых, в мастерскую перекочевали напольные часы с боем (раньше они стояли в гостиной). Фотографии с морскими видами, некогда украшавшие стены дома, теперь висели над топчаном. Но было и нечто новенькое, не виденное ею прежде – ни в доме, ни где-либо поблизости от него:
Коллекция бабочек в большом коробе под стеклом.
Собственно, не только бабочек. Попадались и другие насекомые: богомол, пара стрекоз, почти слившихся с темным бархатом, кузнечик с красными жесткими подкрыльями. Короб был явно самодельным, а надписи на крохотных полосках под каждым экземпляром сделаны от руки. Но прочитать их не представлялось возможным: вся коллекция располагалась слишком высоко, над столом с часовыми механизмами.
– Что еще за фигня? – Шило даже присвистнул от удивления. – Откуда у тебя эти фотографии?
– Тата нашла их вчера вечером. У себя в комнате, в собственной кровати, под подушкой.
– И ничего нам об этом не сказала?
– Правильно сделала, я считаю. Есть вещи, которые нельзя вываливать на всеобщее обозрение без предварительной подготовки.
– Ну да… – подумав, согласился Шило. – Это ведь Аля? Там, на последнем снимке?
– Или кто-то похожий на нее. Только очень мертвый.
– Похожий? Да это ее сестра-близнец! Но мы ведь знаем, что сестры-близнеца у нее нет. Только пижон-брательник. Фотографии подбросили вчера?
– Да. Так, во всяком случае, утверждает Тата. Я думаю, что это чья-то дурацкая шутка. Такая же, как с этими нелепыми детскими сюрпризами.
Шило ухватил себя пятерней за нос и засопел:
– Такая же, да не такая!
– Ну… При известной доле воображения все можно выстроить в один ряд. Часы без стрелок, дохлую стрекозу…
– Дохлая стрекоза и покойник со странгуляционной бороздой на шее – совсем не одно и то же, так?
– С чем-чем?
– Профессиональный термин, – покровительственно улыбнулся Шило. – Вот эта темная полоса на шее и есть странгуляционная борозда. Жертва либо была задушена, либо повесилась. Если это и шутка, то довольно мрачная.
– И если рассуждать логически, – добавила Полина, – то без участия самой Али она бы ни за что не состоялась.
– Зришь в корень. Вот только сложно представить, чтобы молодая девушка согласилась участвовать в таком сомнительном мероприятии. Со смертью шутить нельзя – все знают.
– Как видишь, некоторых это не останавливает.
– Ты бы согласилась?
– Я – нет. Но… Аля актриса.
– Хочешь сказать, что и обморок был инсценирован? Зачем?
– Я не знаю.
Случайно возникшая мысль о том, что все происшедшее – лицедейство чистой воды, принесло Полине неожиданное успокоение. Она даже рассмеялась, чем вызвала у Шила гримасу неодобрения. Брови архангельского братца сошлись к переносице, а подбородок дернулся вверх.
– Что смешного-то? – сказал он.
– Ничего. Просто вспомнила, о чем говорила Маш. Каждый сам за себя. И цель пребывания здесь любого из нас никому не известна.
– Почему не известна? Очень даже известна. На днях огласят бабкино завещание, и все мы должны присутствовать.
– То есть все мы надеемся, что нам что-то перепадет?
Шило вдруг густо покраснел, как будто его застали за чем-то неприличным:
– Если уж бабка решила облагодетельствовать нас после смерти – глупо отказываться. Я так считаю. Можно подумать, ты считаешь иначе.
– Было и еще одно условие. Отсутствующий при оглашении завещания не получит ничего. Верно?
– Допустим. К чему ты клонишь?
– К тому, что чем меньше будет соискателей, тем больший кусок пирога получат остальные. Расчет на то, что приедут не все, не оправдался.
– Это точно.
Шило подобрался, как перед прыжком, его уже ставшая привычной мягкость куда-то исчезла, и Полина вдруг подумала, что он может оказаться решительным, расчетливым и безжалостным человеком. Качества отнюдь не лишние в его не самой романтической профессии. Сколько ни вспоминай о забавном маленьком лгунишке в майке-«рябчике» – эти воспоминания не имеют ничего общего с действительностью. Шило давно вырос, и каким он стал в процессе взросления – известно лишь ему самому. То же можно сказать обо всех остальных. Окружающие ее кузены и кузины – суть незнакомцы с неясными намерениями. Довериться кому-то из них, положившись на интуицию, – верх легкомыслия. Только в одном человеке она уверена абсолютно, но его-то как раз и нет. И неизвестно, когда появится и появится ли вообще.
– Меня не интересует бабкино наследство, – примирительно сказала Полина.
– Но ты приехала.
– И ты приехал.
– Хотелось увидеть всех вас – вот и явился.
– А раньше такого желания не возникало?
Шило вновь потер переносицу, на этот раз – от смущения:
– Возникало. Но не было уверенности, что столичные штучки типа тебя обрадуются провинциальным родственникам.
– Теперь уверенность появилась?
– Не то чтобы… Но здесь мы на равных. И… надо бы поговорить с Алей. Выяснить все насчет этой фотографии. И насчет остальных тоже. Мне они не нравятся.
– Что именно тебе не нравится?
– Не помню, чтобы меня кто-то снимал в тот день. Полтора года назад, в Таиланде, в отеле «Золотой дракон». У теннисного стола.