Именно она рассказала мне о смертях среди жриц любви — за последнее время, оказывается, в Москве убили нескольких дам легкого поведения. Причем преступления были ужасные, кровавые. Убийца на славу постарался, вообразив себя анатомом и извлекая из жертв внутренности. Как сказала Сашенька, одна из жертв была ее лучшей подругой…
Я припомнила, что читала нечто подобное в газетах — впрочем, в одном случае речь, как установила полиция, шла о мести брошенного любовника, по совместительству — студента-медика, в другом — о деянии сбежавшего из сумасшедшего дома пациента, в третьем же перед судом предстал старый садист и сладострастник.
Но Сашенька, предостерегая меня от странных клиентов, заявила, что все это вранье и что полиция покрывает настоящего убийцу. Ибо он, подобно лондонскому Джеку-потрошителю, на самом деле сумел избежать наказания и, не исключено, снова выйдет на охоту. Но я в такую жутковатую мелодраматическую версию не верила.
Заработок был неплохой, однако и клиенты попадались тяжелые. У меня завелись постоянные ухажеры, к которым я была абсолютно равнодушна и которые, как я поняла, потеряли от меня голову. Я же, все сильнее увязая во грехе, дала себе слово — когда все это закончится, я начну новую жизнь.
Если все это закончится… Но я понимала, что закончиться все это может только со смертью матушки, а именно этого я не желала допустить.
Тем временем, несмотря на дорогущее лечение, ситуация ухудшилась. Болезнь, будто бы ушедшая, вернулась снова, причем с утроенной силой. Только потом мне стало ясно, что этот почтенный знаменитый доктор был подлинный шарлатан — пичкая мамочку какой-то микстурой, которая на самом деле не лечила болезнь, а только скрывала симптомы, он греб деньги лопатой. На пациентку же ему было наплевать.
Но все это я поняла слишком уж поздно. Ворвалась тогда в кабинет этого обманщика, успела только дать ему пощечину, как меня уже схватили и сдали на руки полиции. Там же мне пригрозили тем, что если я не оставлю своих нападок на уважаемого медика, то мне самой не поздоровится. Ибо у каждого, как важно пояснил пристав, у каждого имеются свои тайны. Потом он начал приставать ко мне.
На виллу, где располагался дом терпимости, я вернулась совершенно расстроенной. А тут выяснилось, что из Петербурга пожаловал какой-то важный гость вместе с шумной компанией цыган и подозрительных типов. Мне было велено привести себя в порядок и спуститься в общую залу.
Моя товарка Сашенька сообщила, что прибыл сам Распутин — это имя было в кругах, в которых я вращалась, отлично известно. Он во время своего последнего набега на Москву бывал и в нашем заведении, но тогда я там еще не работала.
В зале я увидела самого временщика, который не скрывал того, что на «ты» с царем и царицей. Фрукт был явно криминальный, причем слащавый и отвратительный одновременно. Диким показалось мне и то, что прибыл он вместе с несколькими дамами, облаченными в шикарные платья и огромные шляпы с вуалями. Судя по тому, с каким почтением они относились к нему, это были его поклонницы. Он же бесцеремонно лапал их, пихал, обижал, оскорблял. Это были представительницы знатных дворянских фамилий, позволявшие издеваться над собой сибирскому конокраду.
Сам Распутин приставал и ко мне, смачно поцеловав в губы. Так как зубы у него были черные, а дыхание — тлетворное, я оттолкнула его. Обложив меня площадной бранью, он привлек к себе Сашеньку.
Меня же потащил в соседнюю комнату какой-то военный, бренчавший орденами и сверкавший эполетами. Однако на меня внезапно накатила волна гнева — по отношению к судьбе, к самой себе, к болезни, которая пожирала мамочку.
Военный был груб и нахрапист, поэтому я, вытащив револьвер, пригрозила, что выстрелю, если он не оставит меня в покое. Военный, хохоча, заявил, что любит авантажных кокоток, и бросился на меня с недвусмысленными намерениями.
Я выстрелила. Оружие я раньше в руках держала всего несколько раз — у Сашеньки был револьвер, который она хранила у себя в комнате. Так, на всякий случай, ибо профессия у нас была опасная. И она показала мне как-то на досуге, как с ним обращаться.
Военный заорал благим матом — ранение у него было весьма чувствительное, навсегда отбившее охоту брать силой женщину, пусть и падшую. Однако за этим последовал настоящий ад — Распутин, узнав, что я ранила его сопровождающего, крайне осерчал. Прибывший чин из полиции — генерал! — вовсю успокаивал этого субъекта, а тот все кричал, подозревая покушение на свою драгоценную персону. А затем пожелал говорить с Царским Селом и удалился.
Хозяйка меня, конечно же, выставила на улицу — ничего другого не оставалось. Дала, правда, пятьдесят рублей и велела тотчас скрыться, пока никто меня под стражу не взял. Заверила, что не расскажет, как мое настоящее имя и где меня можно найти.
Милая Сашенька сунула мне два кредитных билета по двадцать пять рублей и запретила отнекиваться. Поцеловав, она заверила, что мы нареченные сестры и что, Бог даст, свидимся еще когда-нибудь.
Я выскользнула через черный ход борделя и была такова. На деньги, полученные мной в свой последний день работы в борделе, я купила мамочке свежую клубнику и столь любимый ею белый шоколад.
Однако, когда я пришла домой, мамочка уже впала в бессознательное состояние. Она промучилась еще три дня, а потом умерла. Шоколад она так и не попробовала, и я тайком от батюшки положила плитку мамочке в гроб.
Не знаю, отчего все эти воспоминания нахлынули на меня. Хотя лукавлю, очень даже хорошо знаю: накануне на улице, когда я возвращалась домой с кладбища, где навещала могилу мамочки, какой-то щегольского вида мужчина, свистнув, окликнул меня. Причем назвал он меня тем именем, под которым я работала в борделе. Оказалось, что это один из клиентов. Вспомнил былое, предложил денег, затрясся от похоти.
Я убежала, ничего не сказав. Ворвалась в свою квартирку, заперлась и сижу, заполняю очередную страницу в дневнике. Выходит, от прошлого никуда не деться. Оно вечно будет преследовать меня. Да, я торговала телом, желая заработать на спасение мамочки, но в итоге и ее не спасла, и себя погубила. Нет, я не раскаиваюсь и не сожалею, просто подвожу итог.
А он таков: я могу снова вернуться к тому сладко-грязному занятию, которому предавалась до недавнего времени. Уехать в Петербург или вообще за границу. Начать все сначала, как когда-то хотела начать новую жизнь с купцом. Сделаться этакой героиней бульварных романов, которая из шлюх вдруг переходит в разряд герцогинь.
Но ведь красота рано или поздно завянет, здоровье испортится, а деньги закончатся. И что тогда?
Я знаю, что то, чем я занималась, нехорошо. И что за все надо нести ответственность. Мамочки на свете больше нет, так какой смысл в моем существовании? Верно, никакого. Так вместо того, чтобы жить во грехе, лучше умереть во грехе. И все закончится…
Поэтому я отыскала морфий, что остался от мамочки, проверила по медицинскому справочнику, который приобрела в самом начале болезни моей родительницы, убедилась, что доза летальная.