– Спасибо, Витя. Птичек возьму, у меня на них есть виды.
От Хустова я вернулся к Марии Васильевне и прямиком прошел на кухню, оставив мешок с глухарями в сенях. Женщины трудились. Мария Васильевна резала капусту, а Татьяна, закатав рукава, месила тесто. При виде меня в ее прекрасных глазах отразились радость и вопрос. Гоша, вальяжно рассевшись на табурете, балагурил.
– Таня, можно тебя на минуточку?
Она оставила тесто и посмотрела сначала на меня, потом на свои руки.
– Да ничего! – успокоил я ее. – Сейчас вернешься.
Я открыл перед ней дверь в сени, включил лампочку и вытащил из мешка глухаря:
– Смотри, что я добыл.
– Ой! – обмерла Татьяна. – Это что? Откуда?
Я не учел, что вид убитой птицы в перьях ей будет не очень приятен.
– Да, извини, я не подумал, что птичку станет жалко. Это глухарь, Женька презентовал через Хустова. В мешке еще один такой же. Дичь на твой корпоратив. Я их выпотрошу, заморожу пока.
Татьяна поцеловала меня в щеку и прошептала в самое ухо:
– Спасибо!
Я тут же обнял ее за талию, воспользовавшись ее беспомощностью. Она боялась испачкать меня тестом, поэтому только стонала, стараясь увернуться, пока я целовал ее в шею, в губы, не желая отпускать! Когда я ее все же выпустил на секунду, она прошептала:
– Я задохнусь сейчас! Так нечестно.
– Конечно, – согласился я, сдерживая дыхание, – я тебя подловил.
Она опустила голову, засопела и, поскольку я ее больше не держал, повернулась лицом к двери. Я открыл ее, и Татьяна молча ушла в комнату.
Еще немного помаявшись в сенях, я взвалил на плечо мешок, в котором было, пожалуй, килограммов десять, и отправился восвояси.
Утром ни свет ни заря я был уже на ногах, сидел в засаде у окна. В принципе мне было все равно, кто попадется. В ловушку угодил сам местный авторитет – Гоша!
Как только его рука была занесена для стука в окошко, я включил на запись диктофон.
Тук-тук-тук!
– Андрюха, вставай!
Я бесшумно добрался до крыльца, высунул голову из-за приоткрытой двери, приложил палец к губам:
– Тсс!
– Ты чего? – понизив голос, с недоумением спросил Гоша.
– Постучи еще, – показал я жестом на окно, незаметно направляя на него диктофон, – позови Валерика!
– Он что, приехал?
– Позови, позови!
Гоша заулыбался, он понял, что это какая-то игра, но решил, что разыгрываю я Валерика, и, постучав громче, закричал:
– Валерик, открывай!
Посмотрел на меня, правильно ли? Я показал большой палец и знаком, мол, давай еще!
Тук-тук-тук!
– Валерик, вставай! Лето красное проспишь!
– Супер! – похвалил я Гошу в полный голос, пряча аппаратик в карман. – У вас в Кувшине и лето тоже красное?
– Чего он не встает? – спросил Гоша.
– Кто?
– Валерик.
– А! Он не слышит отсюда. Он в Нижнем.
Гоша секунду соображал, потом понял, что это его я разыграл, а не Валерика, и засмеялся:
– Ой, Андрюха! Потешаешься надо мной?
– Боже упаси, Игорь Николаевич! Не больше, чем над собой. Хочу Валерику сюрприз приготовить. Потом расскажу какой. Пойдем чай пить.
– Пойдем, – согласился Гоша, – почаевничаем.
Гоша откусил кусок печенья, хлебнул чая и выдал новость:
– А у Ромы на заводе собак отравили. Кто-то хотел ночью на завод пролезть.
– Как?! – Я замер с чашкой в руке. – Ты так спокойно об этом говоришь? Как отравили? Кто хотел залезть?
– Я не знаю, – махнул рукой Гоша. – Ромка свистит, мне кажется! Сам собак уморил, они ему сразу не понравились. Завел, говорит, Щербаков, зверей! Фокса его загрызли. Траванул собачек, а теперь сочиняет.
Слышать такое мне было дико. Наверное, Рома мог так поступить, раз Гоша говорит, он лучше своего кореша знает, но я не верил. И теперь, когда вокруг завода все время что-то происходило, одно веселее другого, я бы не стал на месте Гоши делать вид, будто не придаю словам Ромы большого значения.
– Что он рассказывает? – спросил я Гошу серьезно.
– Ну, болтает, какой-то парень, в темном спортивном костюме, в бейсболке, с усами, сидел на заборе. Рома увидел его, когда вышел до ветра. Крикнул: «Эй!» – тот спрыгнул и убежал. Рома вышел за ворота, посмотрел – никого! Отправился было спать, да вдруг вспомнил про собак, чего они не лаяли? Посвистел, не откликаются. Нашел с фонарем: готовые уже!
– Гоша, может, Рома не врет? Дело серьезное! Ты с ним когда общался?
– Может, и не врет, – допустил Гоша. – Он звонил мне ночью.
– Вот видишь, ночью! Он же не я, чтобы по ночам шутить! Надо с ним поговорить.
Рома вовсе не походил на мистификатора.
– Вот, – провел он нас с Гошей вдоль забора, – видите, шпала приставлена? Это он ее приладил и забрался по ней. Не знаю, что хотел делать. Через забор перелезть? Собак-то, видно, с вечера отравили. А шуганул я его в первом часу ночи. Я Гоше сразу позвонил, он не поверил. Ты, говорит, сам их! Ну, я правда грозился тогда, что отравить их надо, когда песика моего задавили. Но я же Щербакову хотел отплатить, теперь уж чего? Да и не стал бы я убивать собак, рука не поднялась бы!
– Где трупы?
– Увезли полчаса назад. Я сыщика поднял сразу, Хустов меня подменял.
Гоша хмурился. Кажется, он начинал верить, что Рома ни при чем.
– Подождем, что экспертиза покажет, – пробурчал он.
– А что она покажет? – разволновался Рома. – Не заболели же они обе сразу? Отравили! А ты как думаешь, Андрей?
– Щербаков завещание не оставлял? – спросил я.
– Не знаю, а что?
– Бывает, – стал я выкладывать свои соображения, – но это больше у них, в Америке или в Англии какой-нибудь, что выжившая из ума богачка оставляет свои миллионы любимой кошке, собачке или попугайчику. Может, и до нас докатилось?.. Вдруг кто-то из претендентов на наследство испугался, что Спонсор все завещал двум кавказским овчаркам?
Оба краснокувшинских старожила замолчали. Обиделись, что ли?
– А кто собак выпускал, загонял обратно, кроме Щербакова? – спросил я.
– Макарыч, – ответил Гоша, – потом Макарыч Рому к ним приучил. Точнее, их к нему. Они его признавали.
– Да я собак-то не боюсь, – похвалился Рома.
«Конечно, – хотелось мне его поддеть. – Что такое собака в сравнении с медведем?» Но я боялся переборщить. Местный, он ведь тоже как тот медведь! Молчит, терпит, копит в себе раздражение, а потом возьмет да и кинется неожиданно. Кому и зачем надо было убивать собак, лезть на завод, мы втроем так и не додумались. Днем стало известно, что собак отравили крысиным ядом. Причем из всех его разновидностей выбрали самый современный и продвинутый, которого не найдешь в открытой продаже, есть только на санэпидемстанциях, для профессионального применения. Разумеется, я не ломал голову над версией, откуда он взялся в Кувшине? Я привез его своими собственными руками для моей соседки, чтобы мышей травить, а также отсыпал часть Гоше и… Роме! Так, может быть, Гоша все же был недалек от истины, подозревая своего лепшего кореша?