Почему я пошла купаться ночью в одиночестве?
Где была моя одежда?
Действительно ли у меня была черепно-мозговая травма от купания или случилось что-то другое? Мог ли кто-то ударить меня раньше? Стала ли я жертвой преступления?
И что произошло между мной и Гатом? Мы поссорились? Я его обидела?
Может, он перестал любить меня и вернулся к Ракель?
Я решаю: все, что я узнаю в последующие четыре недели, будет записано у меня над уиндемирской кроватью. Я буду спать под этими записями и перечитывать их каждое утро.
Может, из этих кусочков паззла соберется картинка.
Ведьма стоит позади меня уже некоторое время, ожидая момента слабости. Она держит прекрасную фигурку гуся из слоновой кости. С замысловатой резьбой. Я восхищаюсь ей лишь с мгновение, прежде чем она взмахивает ею с поражающей силой. Статуя обрушивается, пробивая мне лоб. Я чувствую, как трескаются мои кости. Ведьма снова замахивается и бьет над моим правым ухом, проламывая череп. Наносит удар за ударом, пока крошечные кусочки костей не падают на кровать и не смешиваются с острыми осколками некогда прекрасного гуся.
Я нахожу свои таблетки и выключаю свет.
— Каденс? — кричит снизу мама. — Ужин в Новом Клермонте!
Я не могу пойти.
Не могу. Не стану.
Мамуля обещает сделать мне кофе, который поможет побороть сон, пока на меня действуют медикаменты. Она сетует на то, как давно меня не видели тетушки, что малышня — тоже наша семья, в конце концов. А у меня есть обязанности перед семьей.
А я лишь чувствую, как ломается мой череп, как боль пронзает мозг. Все меркнет на ее фоне.
Наконец она уходит без меня.
Посреди глубокой ночи дом начинает греметь — этого и боялся Тафт в Каддлдауне. Этот звук присущ всем здешним домам. Они старые, а остров атакуют морские ветра.
Я пытаюсь снова заснуть.
Не выходит.
Я спускаюсь на крыльцо. Голова уже не болит.
По тропинке идет тетя Кэрри, направляясь в противоположную от меня сторону, в своей ночнушке и меховых сапогах. Она выглядит такой тощей с оголенными ключицами и впалыми скулами. Тетя сворачивает на деревянную дорожку, ведущую в Рэд Гейт.
Я сажусь, наблюдая за ней. Вдыхаю ночной воздух и прислушиваюсь к шуму волн. Через несколько минут она снова выходит на дорогу из Каддлдауна.
— Кади, — говорит она, останавливаясь и складывая руки на груди. — Тебе уже лучше?
— Простите, что пропустила ужин, — говорю я. — У меня болела голова.
— У нас еще будет много ужинов; каждый вечер на протяжении всего лета.
— Вам не спится?
— О, ты понимаешь… — Она чешет шею. — Не могу заснуть без Эда. Ну не глупо ли?
— Вовсе нет.
— Решила прогуляться. Это хорошее упражнение. Ты не видела Джонни?
— Посреди ночи? Нет.
— Он иногда просыпается вместе со мной. Ты иногда видишь его?
— Вы можете посмотреть, не включен ли у него свет.
— У Уилла жуткие кошмары, — говорит Кэрри. — Он просыпается от собственных криков, и я не могу заснуть после этого.
Я дрожу в своем свитере.
— Хотите фонарик? — спрашиваю я. — Он висит на входной двери в дом.
— О нет. Мне нравится темнота.
И она продолжает подниматься по склону.
Мамуля с дедушкой сидят на кухне в Новом Клермонте. Я вижу их через стеклянные раздвижные двери.
— Ты рано проснулась, — говорит она, когда я вхожу. — Чувствуешь себя лучше?
На дедушке клетчатый халат. Мама в сарафане с рисунком в виде маленьких лобстеров. Делает себе эспрессо.
— Хочешь булочек? Повар также поджарил бекон. Еда в шкафчике. — Она проходит через кухню и впускает в дом собак. Бош, Грендель и Поппи машут хвостами и пускают слюни. Мамочка наклоняется и вытирает их лапы влажной тряпкой, затем рассеянно вытирает пол, где остались их грязные отпечатки. Они садятся с глуповатым, но милым видом.
— Где Фатима? — спрашиваю я. — И Принц Филипп?
— Умерли, — говорит мама.
— Что?
— Осторожнее, — предупреждает маму дедушка. Он поворачивается ко мне: — Они уже давно скончались.
— Оба?
Дедушка кивает.
— Мне так жаль. — Я сажусь рядом с ним за стол. — Они страдали?
— Недолго.
Мама приносит тарелку булочек с клубникой и беконом. Я беру булку и намазываю сверху маслом с медом.
— Когда-то она была маленькой светловолосой девчушкой. Синклер до мозга костей, — жалуется дедуля маме.
— Мы уже обсуждали мои волосы, когда ты навещал нас, — напоминаю я. — Я не жду, что тебе понравится. Дедушкам никогда не нравятся крашеные волосы.
— Ты ее мать. Ты должна заставить Миррен вернуть прежний цвет волос, — продолжает он. — Что случилось с маленькими светловолосыми девочками, которые так любили бегать по этому острову?
Мама вздыхает:
— Мы выросли, папа. Мы выросли.
Отдаю: детские рисунки, цветочные офорты.
Я беру свою корзину для белья из Уиндемира и направляюсь в Каддлдаун. Миррен встречает меня на крыльце.
— Так клево быть на острове! — восклицает она. — Не могу поверить, что я снова здесь!
— Ты была тут прошлым летом.
— Да, но все было не так, как раньше. Не было той летней идиллии, которая была у нас. Все занимались перестройкой Нового Клермонта. У всех был несчастный вид, и я так ждала тебя, но ты не появилась.
— Я же говорила тебе, что еду в Европу.
— О, знаю.
— Я часто писала тебе. — Фраза звучит укоризненно.
— Ненавижу электронную почту! — говорит Миррен. — Я все прочла, но не злись, что не отвечала. Это все равно что делать домашнее задание — печатать и пялиться в глупый телефон или компьютер.
— Ты получила куклу?
Миррен обнимает меня.
— Я ужасно по тебе скучала. Ты даже представить себе не можешь.
— Я отправила тебе куклу Барби. С длинными волосами, из-за которой мы часто ругались.
— Принцессу Ириску?
— Да.
— Я сходила по ней с ума.
— Однажды ты меня даже ею ударила.
— Ты заслужила! — Миррен счастливо припрыгивает. — Она в Уиндемире?
— Что? Нет. Я послала ее тебе по почте. Еще зимой.