— Все нормально.

— Хотела бы я смириться, но во мне осталось столько злости! Я думала, что буду праведной и мудрой, но вместо этого я завидую тебе и злюсь на свою семью. Все так запуталось, но теперь с этим покончено, — говорит она, зарываясь лицом в мое плечо.

Я обхватываю ее руками.

— Ты была собой, Миррен. Большего и не надо.

— Мне нужно идти. Я больше не могу тут оставаться. Я пойду к морю.

Нет, пожалуйста.

Не уходи. Не покидай меня, Миррен, Миррен!

Ты нужна мне.

Вот что я хочу сказать, прокричать. Но молчу.

Мне хочется истечь кровью на полу в гостиной или растаять в лужу от горя.

Но этого я тоже не делаю. Не жалуюсь и не требую сочувствия.

Вместо этого я плачу. Плачу, обнимаю Миррен и целую ее в теплую щеку, пытаясь запомнить ее лицо.

Мы держимся за руки, идя втроем на маленький пляж.

Там нас ждет Гат. Его профиль выделяется на фоне ясного неба. Таким я и запомню его навсегда. Он поворачивается и улыбается мне. Бежит и поднимает меня на руки, кружа, словно мы что-то празднуем. Словно мы счастливая влюбленная пара и пришли повеселиться на пляже.

Я уже не всхлипываю, но слезы фонтаном льются из моих глаз. Джонни расстегивает рубашку и протягивает мне.

— Вытри сопли, — по-доброму говорит брат.

Миррен снимает платье и стоит в купальнике.

— Не могу поверить, что ты выбрала для этого случая бикини, — говорит Гат, все еще обнимая меня.

— Вот ненормальная, — добавляет Джонни.

— Я люблю этот купальник, — улыбается Миррен. — Купила его в Эдгартауне летом-номер-пятнадцать. Помнишь, Кади?

Оказывается, помню.

Нам было безумно скучно; малышня взяла велосипеды напрокат, чтобы отправиться на живописную прогулку в Оук Блафс, и мы понятия не имели, когда они вернутся. Нам пришлось ждать, чтобы увезти их обратно на лодке. Короче говоря, мы пошли за ирисками, присмотрели ветровые конусы для лодки и наконец пошли в магазин для туристов и стали примерять самые крошечные купальники, которые там были.

— У нее на заднице написано «Винъярд для Влюбленных», — говорю я Джонни.

Миррен поворачивается, подтверждая мои слова.

— Блеск славы и все такое, — говорит она не без горечи в голосе.

Подходит, целует меня в щеку и говорит:

— Будь немного добрее, чем должна, Кади, и все будет хорошо.

— И никогда не ешь того, что крупнее твоей задницы! — кричит Джонни. Он быстро меня обнимает и скидывает обувь. Они вдвоем заходят в море.

Я поворачиваюсь к Гату:

— Ты тоже уходишь?

Он кивает.

— Мне так жаль, Гат. Мне очень-очень жаль, и я никогда не смогу загладить свою вину перед тобой.

Он целует меня, и я чувствую, как он дрожит, потому обнимаю его обеими руками, будто могу отменить исчезновение, будто могу заставить этот момент продлиться, но его кожа холодна и влажна от слез, и я знаю, что он уходит.

Хорошо быть любимой, хоть это не продлится долго.

Хорошо знать, что давным-давно жили-были Гат и я.

Затем он срывается с места, и я не могу вынести разлуку с ним, не могу поверить, что это конец. Не может быть, что мы никогда больше не будем вместе, ведь наша любовь реальна. У сказок должен быть счастливый конец.

Но нет.

Он покидает меня.

Конечно, ведь он уже мертв.

Сказка давно закончилась.

Гат бежит в море, не оглядываясь, погружаясь в воду в одежде, ныряя в небольшие волны.

Вот Лжецы выплывают из залива — прямо в открытый океан. Солнце светит высоко в небе и блестит на воде: такое яркое, такое яркое. А затем они ныряют… или еще раз… или еще… и пропадают.

Я осталась на южном берегу острова Бичвуд. Я на маленьком пляже, одна.

85

Я сплю много дней. Не могу встать.

Открываю глаза — на улице светло.

Открываю глаза — на улице темно.

Наконец я поднимаюсь. Смотрю на свое отражение в зеркале в ванной, мои волосы уже не черные. Цвет поблек до ржаво-коричневого со светлыми корнями. Моя кожа в веснушках, а губы обгорели.

Я не знаю, кто эта девушка в зеркале.

Бош, Грендель и Поппи следуют за мной к входной двери, тяжело дыша и помахивая хвостиками. На кухне Нового Клермонта тетушки готовят бутерброды для пикника. Джинни моет холодильник. Эд кладет бутылки лимонада и имбирный эль в кулер.

Эд.

Привет, Эд.

Он машет мне. Открывает бутылку эля и протягивает Кэрри. Роется в холодильнике, чтобы достать еще один пакет льда.

Бонни читает, а Либерти режет помидоры. Два пирога, один шоколадный, другой ванильный, лежат в фирменных коробках на стойке. Я поздравляю близняшек с днем рождения.

Бонни поднимает взгляд от книги «Коллективные явления».

— Тебе уже лучше? — спрашивает она меня.

— Да.

— Непохоже.

— Заткнись.

— Бонни — язва, и с этим ничего не поделаешь, — говорит Либерти. — Но мы собираемся сегодня кататься на камере; если хочешь, айда с нами.

— Хорошо, — киваю я.

— Ты не можешь садиться за руль, так что вести лодку будем мы.

— Договорились.

Мамочка заключает меня в долгие тревожные объятия, но я ничего не говорю.

Еще рано. Наверное, я не скоро буду готова.

Как бы то ни было, она знает, что я вспомнила.

Она знала еще тогда, когда подошла к дверям моей комнаты.

Я беру булочку, которую она оставила с завтрака, и наливаю себе апельсиновый сок из холодильника.

Нахожу ручку и пишу на ладонях.

На левой: «Будь немного». На правой: «Добрее».

Снаружи Тафт и Уилл шалят в японском садике. Они ищут необычные камни. Я присоединяюсь к ним. Они приказывают мне искать драгоценные и те, из которых получатся наконечники.

Тафт дарит мне фиолетовый камушек, так как помнит, что я такие люблю. Я прячу его в карман.

86

В тот день мы с дедушкой выбрались в Эдгартаун. Бесс настаивает, чтобы отвезти нас, но, когда мы отправляемся в путь, уходит по своим делам. Я выбираю симпатичные сумки из ткани для близняшек, а дедушка настаивает на покупке книжки со сказками для меня.

— Я вижу, там впереди Эд! — говорю я, пока мы ждем у кассы.