— Ага.
— Он тебе не нравится.
— Не слишком.
— Но он здесь.
— Да.
— С Кэрри.
— Именно. — Дедуля хмурится. — А теперь перестань мне докучать. Пошли за ирисками, — говорит он. Так мы и делаем.
Поездка выдалась отличной. Он лишь раз назвал меня Миррен.
День рождения празднуется во время ужина, с пирогами и подарками.
Тафт хмелеет от сладкого и царапает колено, падая с большого валуна в саду. Я веду его в ванную, чтобы найти бинты.
— Миррен всегда бинтовала меня, — говорит он мне. — В смысле, когда я был маленький.
Я сжимаю его руку.
— Хочешь, теперь я буду бинтовать тебя?
— Заткнись. Мне уже десять.
* * *
На следующий день я иду в Каддлдаун и заглядываю под кухонную раковину.
Там мочалки и очистители с лимонной отдушкой. Бумажные салфетки. Бутылка хлорки.
Я подметаю разбитое стекло и спутанные ленточки, запихиваю в пакет пустые бутылки. Прохожусь пылесосом по раздавленным чипсам. Оттираю липкий пол на кухне. Стираю белье.
Я мою грязные окна, кладу настольные игры в шкаф и убираю мусор в спальнях.
Оставляю мебель стоять так, как нравилось Миррен.
Повинуясь импульсу, я беру блокнот и шариковую ручку в комнате Уилла и начинаю рисовать. У меня получаются жалкие фигурки из палочек, но ясно, что это Лжецы, их ни с кем не спутаешь.
Гат со своим аристократическим носом сидит, скрестив ноги, и читает книгу.
Миррен в бикини танцует.
Джонни надел маску для подводного плавания и держит в одной руке краба.
Когда рисунок закончен, я приклеиваю его на дверцу холодильника рядом со старыми изображениями папы, бабушки и ретриверов.
Давным-давно жил-был король, у которого было три прекрасных дочери. Они выросли и родили много-много прекрасных детишек. Вот только случилось несчастье… Нечто глупое, преступное, ужасное, то, чего можно было избежать, чего не должно было случиться, и тем не менее, в конце концов, это можно простить.
Дети погибли в пожаре — все, кроме одного ребенка.
Остался лишь один, и она…
Нет, не так.
Дети погибли в пожаре, кроме трех девочек и двух мальчиков.
Остались три девочки и два мальчика.
Каденс, Либерти, Бонни, Тафт и Уилл.
Три принцессы-мамы выли от ярости и отчаяния. Они пили и покупали что ни попадя, голодали и драили дома как одержимые. Они простили друг друга и рыдали от горя, искали поддержки у близких. Отцы тоже бушевали, хоть были очень далеко; а король погрузился в тихое безумие, из которого редко выходил.
Дети были не в себе и грустили. Они сгибались под тяжестью вины за то, что выжили, сгибались от мигреней и страха перед привидениями, от кошмаров и странных увлечений, наказания за то, что они были живы, когда остальные — мертвы.
Принцессы, отцы, король и дети — семья треснула как яичная скорлупа — хрупкая и прекрасная: ведь они всегда были прекрасны. Казалось, словно… словно эта трагедия знаменовала конец семьи.
Возможно, так и было.
Возможно, нет.
Они все еще казались прекрасной семьей.
И знали об этом. На самом деле печать трагедии со временем превратилась в печать гламурной загадочности. Источником восхищения тех, кто смотрел на семью издалека.
— Старшие дети погибли в пожаре, — говорили жители Берлингтона, соседи в Кембридже, родители одноклассников из частной школы нижнего Манхэттена и пенсионеры из Бостона. — Остров загорелся. Помните, пару лет тому назад?
Три прекрасных дочери стали еще прекраснее в глазах своих наблюдателей.
И этот факт не остался незамеченным. Даже их отцом, пусть и теряющим разум.
И все же оставшиеся дети — Каденс, Либерти, Бонни, Тафт и Уилл — знают, что в трагедии нет ничего гламурного.
Они знают, что в жизни трагедия разворачивается совсем не так, как на сцене или на страницах романов. В жизни она не является наказанием или суровым уроком. Ее ужасы затрагивают множество человеческих судеб.
Трагедия отвратительна и запутанна, глупа и непонятна.
Вот что знают дети.
Еще они знают, что легенды об их семье одновременно правдивы и лживы.
Что это лишь бесконечные варианты.
И что люди продолжают пересказывать их.
Мое полное имя — Каденс Синклер Истман.
Живу в Берлингтоне, штат Вермонт, с мамой и тремя собаками.
Мне почти восемнадцать.
Я владею только читательским билетом в библиотеку, конвертом с высушенными розами, книгой сказок и пригоршней симпатичных фиолетовых камешков. Не более.
Я
виновница глупейшего,
безумного преступления,
ставшего трагедией.
Да, это правда, я влюбилась в кое-кого, и он погиб вместе с двумя людьми, которых я тоже любила больше всех на свете. Это главное, что нужно знать обо мне,
единственное, что можно было узнать в течение долгого времени,
хотя я сама этого не знала.
Но должно же во мне быть что-то еще.
И будет!
Мое полное имя — Каденс Синклер Истман.
Я переношу страшные мигрени. И не выношу глупцов.
Мне нравятся слова с двойным значением.
Я стараюсь жить.
Огромное спасибо Беверли Горовитц и Элизабет Каплан за их поддержку в создании моего романа — во всех смыслах. Спасибо Саре Млиновски, Джастину Ларбалестиру, Лорен Миракл, Скотту Вестерфельду и Робину Вассерману за комментарии к первым страницам — я никогда еще не показывала рукопись такому количеству людей и не нуждалась так остро в мнении каждого из них. Спасибо вам, Сара Зарр, Элли Картер и Лен Дженкин.
Спасибо Либбе Брей, Гейл Форман, Дэну Поблаки, Суните Апте и Аюн Халлидей, а также Робину, Саре и Бобу за то, что составляли мне компанию и давали профессиональные советы, пока я писала эту книгу. Мои благодарности Донне Брей, Луизе Томпсон, Эдди Гамарре, Джону Грину, Мелиссе Сарвер и Ариэль Датц. И коллегам из «Рэндом Хаус»: Анджеле Карлино, Ребекке Гуделис, Лизе Макклатчи, Силлин Феллингэм, Элисон Колани, Рэйчел Фелд, Адиенне Вайнтрауб, Лизе Нейдел, Джудит Хаут, Полу Самуельсону, Доминике Кимина.