— А тебе бы не хотелось его увидеть?..
Сердце мое так и подпрыгнуло.
— У тебя есть фотографии? — спросила я. — Я могу их посмотреть?
Кажется, ее это удивило.
— Ну конечно! — ответила она. — Целая куча. Только дома.
— А можно мне одну? — сказала я.
— Ну да, — ответила она. — Но…
— Пожалуйста. Это очень важно для меня.
Она накрыла мою ладонь своей.
— Ну конечно. В следующий раз обязательно захвачу. Только… — Она не договорила, вдалеке раздался крик. К нам с плачем бежал Тоби, а за его спиной продолжалась игра в футбол. Клэр выругалась сквозь зубы. — Тоб! Тоби! Что случилось? — Он не остановился. — Черт. Пойду выясню, что там.
Она побежала и присела на корточки перед сыном, очевидно, расспрашивая, что случилось. Я посмотрела под ноги. Тропинка поросла мхом, и то тут, то там бетон пробивали травинки, стремясь к свету. Я была довольна. Клэр не просто подарит мне фотографию Адама. Она сделает это «в следующий раз». А это значит, мы станем видеться чаще. Я понимала, что каждая наша встреча будет казаться мне первой. Какая досада — всякий раз забывать, что у тебя нет памяти.
И еще. Легкая грусть, с которой она говорила про Бена, заставила меня поверить: бред это, ничего между ними не было.
Она вернулась.
— Все в порядке, — объявила Клэр. Бросив сигарету, растерла ее каблуком. — Мячик не поделили, вот и все. Пройтись не хочешь? — Я кивнула, и она повернулась к Тоби: — Хочешь мороженое, сынок?
Тот кивнул, и мы втроем направились к зданию. Тоби держал мать за руку. «Как он похож на мать, — подумалось мне, — тот же огонь в глазах».
— Мне тут очень нравится, — сказала Клэр. — Такой вид… вдохновляющий.
Я посмотрела на серые дома и купы зелени.
— Это точно. Ты все еще рисуешь?
— Если это можно так назвать. Скорее, краску перевожу. Все стены в нашем доме увешаны моей мазней. Правда, больше ни у кого моих картин нет, — посетовала она. — А жаль.
Я улыбнулась. Правда, не стала вспоминать о своей книге, хотя и хотела узнать, читала ли она ее и что думает. Я спросила: — Чем же ты теперь занимаешься?
— Вот Тоби воспитываю. Он на домашнем обучении.
— Ясно, — ответила я.
— Не то чтобы мы этого хотели, — добавила она. — Его просто не берут в школу. Говорят, он постоянно нарушает дисциплину. Они с ним не управляются.
Я посмотрела на ее сына — он шел с нами, держа мать за руку, и казался совершенно спокойным. Клэр пообещала купить ему мороженое, и он был счастлив. Невозможно поверить, что передо мной — трудный ребенок.
— Каким был Адам? — спросила я.
— Ребенком? — уточнила она. — Хороший мальчик. Очень вежливый. Послушный, ну, ты понимаешь.
— Я была хорошей матерью? Он был счастлив?
— О Крисси, — сказала она. — Да. Да. Адама любили как никого другого. Ты этого не помнишь? У вас долго не получалось. Потом была внематочная беременность. Мне показалось, ты уже отчаялась забеременеть снова, а потом появился Адам. Вы были так счастливы. И тебе нравилось ходить беременной. Мне вот совсем не понравилось. Ходишь раздутая, как бочка, и тошнит все время. Ужас. Но ты — другое дело. Ты вся светилась. Крисси! Ты словно озаряла помещение, стоило тебе войти.
Несмотря на то что мы шли, я закрыла глаза и попыталась вспомнить или хотя бы представить себе свою беременность. Ни то, ни другое не вышло. Я взглянула на Клэр.
— А потом?
— Потом ты родила. Это было удивительно. Разумеется, Бен был рядом. И я приехала, как только смогла. — Она остановилась и посмотрела на меня. — Матерью ты была прекрасной, Крисси. Адам был счастливым ребенком — за ним ухаживали, его любили. Больше всех на свете.
Я попыталась вспомнить свое материнство и детство сына. И снова ничего не вышло.
— А Бен?
Она помедлила, потом ответила:
— Бен был хорошим отцом. Всегда. Он очень любил сына. Каждый вечер летел с работы на крыльях, чтобы увидеть его. Когда малыш сказал первое слово, он созвал всех, чтобы объявить об этом. И когда он начал ползать, а потом сделал первый шаг. Как только сын научился ходить, Бен стал водить его в парк, играть с ним в футбол, возился с ним, как мог. А Рождество! Столько игрушек! Думаю, единственная причина, по которой вы тогда ссорились, — это дикое количество игрушек, которое покупал Бен. Ты боялась, что он испортит сына.
Внезапно я ощутила укол сожаления, мне захотелось просить прощения у сына за то, что я когда-либо хотела ему в чем-то отказать.
— Теперь бы я позволила ему все, что бы он ни захотел, — вздохнула я. — Если бы только могла.
Она грустно посмотрела на меня.
— Я знаю, — ответила она, — знаю. Но можешь утешать себя тем, что он никогда ни в чем не нуждался.
Мы пошли дальше. Возле тропинки стоял фургончик с мороженым, и мы направились в его сторону. Тоби дернул мать за руку. Она наклонилась к нему и, достав из кошелька банкноту, протянула ему.
— Выбери один шарик! — закричала она ему вслед. — Только один! И не забудь сдачу!
— Клэр, — спросила я. — А сколько было Адаму, когда я потеряла память?
Она улыбнулась:
— Года три. Или четыре. Не больше.
Я почувствовала, что дальнейшие вопросы ведут меня на опасный путь. Но у меня не оставалось выхода. Если я хочу узнать правду.
— Врач сказал мне, что на меня напали, — сказала я. — В Брайтоне. Что я там делала?
Я смотрела на Клэр, прямо в лицо. Казалось, она принимает решение, взвешивая за и против, обдумывая.
— Точно не знаю, Крисси, — ответила она, наконец. — И никто не знает.
Мы замолчали и какое-то время наблюдали за Тоби. К тому времени он уже купил мороженое и теперь сосредоточенно его разворачивал. Пауза затягивалась. «Если я не заговорю, — подумала я, — мы так и будем молчать».
— Я изменяла мужу, так?
Реакции не последовало. Она не вздохнула, не задержала дыхание: да ты что, ничего подобного — лицо ее не выглядело удивленным. Клэр пристально, спокойно посмотрела на меня.
— Да, — ответила она. — Ты изменяла Бену.
Голос ее был бесстрастным. Интересно, что она подумала обо мне тогда и что думает сейчас.
— Расскажи, — попросила я.
— Хорошо, — ответила она. — Но давай где-нибудь присядем. Кофе хочу — умираю.
И мы пошли к главному зданию.
В кафетерии, служившем также и баром, оказались простенькие столы и стулья из стальных трубок. По стенам были расставлены кадки с пальмами, но всякий раз, когда открывалась дверь и в помещение врывался ледяной воздух, от уюта не оставалось и следа. Мы уселись за столиком и принялись греть руки о стаканчики с кофе.