— Где он хранится? — продолжала я допрос.
— В моей сумочке, — ответила секретарша с оттенком недовольства в голосе.
— А сумочка? — давила я.
— В тумбочке. — Секретарша озабоченно посмотрела на шефа, не понимая, куда я клоню.
— Дайте ключи, — потребовала я.
Глаза секретарши расширились от удивления.
— Зачем это? — хмуро спросил Кравцов.
— В целях безопасности, — ответила я коротко.
— Маша, отдайте ей ключи! — распорядился он, а когда секретарша выполнила это, сказал ей: — До обеда я для всех занят. Соединяйте только в экстренных случаях. Если дело не срочное, проси перезвонить после обеда.
Секретарша послушно кивнула, и мы вошли в кабинет.
— Значит, так, — начал Кравцов, — я собираюсь сейчас поработать с бумагами, а вы идите к себе в кабинет, занимайтесь чем хотите и меня не трогайте.
— Как скажете, — ответила я, перехватив его тоскливый взгляд, направленный на удобный кожаный диван у стены.
— Как вы думаете, это дерьмо будет продолжаться? — В голосе Кравцова прозвучала слабая надежда, что я скажу «нет». Но врать было не в моих интересах.
— Уверена, что они продолжат, — ответила я.
— Помните, вчера вы мне говорили о какой-то аппаратуре за двести тысяч, — напомнил мне Кравцов. — Набросайте мне служебную, что ли, и распишите все по пунктам. Я после обеда посмотрю.
— Напишу, — согласилась я, — но аппаратуру лучше приобрести за наличные без всякой бумажной волокиты. Все должно быть секретом.
— Хорошо, — устало произнес Кравцов, — деньги получите вечером, когда сниму их со своего счета.
— Вы куда-нибудь звонили насчет установки системы безопасности на ваше жилище? — поинтересовалась я, уже направляясь к двери.
— Да, завтра обещали все сделать, — ответил Кравцов, взглядом показывая, что мне пора уходить.
Я вышла из кабинета, спустилась на лифте в вестибюль и направилась к вертушке. Взгляды охранников жгли мне спину, вернее, то, что пониже, обтянутое голубоватыми брюками и прикрытое сверху пиджаком. Не обращая внимания на их смешки, я покинула заводоуправление и направилась к цехам, чтобы проверить обстановку. Не посвященному в события прошедшей ночи показалось бы, что ничего не произошло. Однако мне бросилась в глаза некоторая нервозность в разговорах, подозрительность, написанная на лицах рабочих и начальства.
В цехе мороженого я встретила Попову. Натянуто улыбаясь, она спросила, как мне понравился первый день на новом месте и не собираюсь ли я увольняться. Я бодро ответила, что меня трудностями не испугаешь. Пожелав мне удачи, Попова пошла по своим делам. Затем мне попался навстречу Калмыков, тащивший на плече какую-то изогнутую трубу. Я предложила ему отойти поговорить. Он велел следовать за ним в сепараторную, там никого не должно быть. Так и вышло. Когда мы остались наедине, он стал расспрашивать меня про вчерашнюю диверсию. По заводу уже об этом ходили дикие слухи. Поговаривали, что скоро начнутся поголовные увольнения, а также что начальство со всех будет высчитывать по половине зарплаты на покрытие убытков. Я успокоила его и поинтересовалась, не видел ли он чего, что может заинтересовать меня. Напустив на себя загадочный вид, Калмыков сообщил мне шепотом, что он наблюдает за одним подозрительным субъектом.
— Кто он, имя, фамилия, — потребовала я от него немедленно.
— Федоркин Виталий, работает месяца четыре, — начал Калмыков подробно излагать припасенную информацию. — Раньше он работал в «Сельхозтехнике», но его оттуда поперли. Перешел к нам, работает сейчас грузчиком. Посмотришь на него, и сразу понятно, что не на заводе ему надо работать, а лежать в специальном учреждении на окраине города у соснового бора (он имел в виду тарасовский дурдом).
— Человек, который совершает на заводе диверсии, не дебил, — заметила я.
— У Виталия животный инстинкт самосохранения. Он как крыса — трусливый, но хитрый, — сказал в ответ Калмыков. — Он соображает не ввязываться в спор с начальством, молчит, а потом делает гадости исподтишка.
— Про гадости поподробнее, — сказала я, насторожившись.
— Недавно своими глазами видел, как он вдавил в стаканчик с мороженым дохлую муху, заровнял верх, закрыл коробку и отнес на склад, — ответил Калмыков с кривой улыбкой. — Я, конечно, его догнал, засунул это мороженое ему за шиворот и припугнул, что если еще раз увижу, то он в морду получит. Потом он за обедом болтал, что неплохо бы отравить всех начальников, чтоб поменьше орали…
— Это все, что ли? — с досадой спросила я.
— Что я видел собственными глазами — все, но мне еще кое-что рассказывали о нем, — таинственно заявил он.
— Кто конкретно и что рассказал? — требовательно спросила я.
— Балабас, он с ним работал в «Сельхозтехнике», — ответил Калмыков с улыбкой. — Виталя работал грузчиком на складе. Работа его заключалась в том, чтобы возить на большой тележке заготовки из склада на участки. До момента увольнения он успел сбить тележкой двух человек, потому что бегал как полоумный, изображая гоночную машину.
— Что, насмерть сбил? — не скрывая иронии, спросила я и не смогла подавить улыбку. Мое воображение нарисовало эту картину — придурок несется на тележке с кучей заготовок, воет и пускает слюни, как пятилетний ребенок, разбегайся кто может.
— Нет, конечно. Балабас сказал, что отделались синяками, но Витале потом по шее надавали как следует.
— Ну и что дальше? — поинтересовалась я без энтузиазма. Пока образ Виталия не вязался никак в моем сознании с образом коварного диверсанта.
— Затем руководство решило обучить Виталю на стропальщика, — со значением сказал Калмыков, — это была их роковая ошибка. Знаете, как обучают на заводах? Ткнули пальцем, и давай вперед, работай. Вот Витале его наставник дедан ткнул в первый день пальцем в шеститонную раму. Виталя зацепил ее, как мог, крановщица подняла и понесла, рама сорвалась. Дед был внизу… Короче, до больницы он не дожил. На мастера участка и крановщицу завели уголовное дело, а Виталю просто вышибли с завода, так как он по бумагам был лишь учеником и не имел права касаться той рамы.
— Несчастный случай, — подытожила я.
— Может быть, — с загадочным видом произнес Калмыков. — Балабас потом выпивал с Виталей в баре, и тот проговорился, что он хорошо отплатил старику за все его дерьмо. А еще после увольнения, месяца через два, решили вскрыть ливневку у склада, засорилась чего-то. Заглянули в колодец, а он доверху забит проржавевшими заготовками, пропавшими со склада.
Открыли соседний — та же картина. Заготовок там было на приличную сумму, и трясли за них исключительно охрану. У начальства возникло подозрение, что, наверно, Витале далеко было возить заготовки по цехам и он просто подвозил их к люку в обед, когда все уходили в столовую, и вываливал туда. Пошли в цех. Вскрыли лоток ливневки у строгального станка, у протяжки, затем у фрезерного — везде кучи запоротых проржавевших деталей. Кинулись к Витале, а что с него возьмешь. Детдомовец, живет в полуразрушенной общаге. Из обстановки только голые стены, да еще больной на голову…