— А на фига купальник? — пробасила в ответ Ева. — Лично я в сауне в чем мать родила парюсь.
— Вот это правильно! — одобрила я с жаром.
— Еве положено голышом париться, — засмеялась Жанна. — А вот Марго жирок надо чем-то поддерживать.
Марго надулась и немедленно высказалась по поводу чрезмерной костлявости некоторых девиц. Паше насилу удалось успокоить «воспитанниц». Занятия он, как и обещал, не сократил ни на минуту, поэтому, когда в дверном проеме показалась физиономия Георгича, мы еще сопели и дружно повторяли за Пашей танцевальные движения. Увидев его, Паша посмотрел на часы, скомандовал:
— Марш париться, голубушки. Всем спасибо.
Георгич посмотрел на меня невинными, как у младенца, глазами и скрылся за дверью. Гурьбой мы потянулись за ним.
Сауна находилась в этом же здании. Отдельно стояли только хозяйственные постройки да три-четыре домика, также сложенные из толстых бревен. Домики, очевидно, предназначались для тех гостей, которые желали уединиться или не умещались в центральной «избушке», когда наезжало много народу.
Георгич дошел до двери с деревянной табличкой, на которой большими буквами было выведено «САУНА». Оглянулся, не растерял ли кого по дороге, толкнул дверь и зашел в просторное помещение с деревянными широкими скамьями и вешалками на стенах. На одной скамье громоздилась высокая стопка белоснежных простыней.
— Это раздевалка. Вот простынки. Надо будет еще, дайте знать.
Он прошел в следующую комнату, постучав в дверь, прежде чем ее открыть. В комнате стояли два длинных стола, застеленные вышитыми скатертками и заставленные разнообразными закусками. «Закусью», — вспомнила я выражение Сюзанны. Середину столов украшали ряды бутылок с алкогольными, малоалкогольными и безалкогольными напитками. Вдоль столов стояли скамьи, в углу около двери в раздевалку высился холодильник.
Марго тут же потянулась к столу, схватила с блюда ломоть копченого мяса и принялась его уплетать. Георгич глянул на нее одобрительно, продолжил:
— Здесь можно покушать и отдохнуть. Стол накрыт, как надо будет подавать горячее или еще чего пожелаете, вот эту кнопочку нажмите, — он обернулся и показал на кнопочку около двери.
Все, как загипнотизированные, оглянулись и задрали головы. Кнопочка располагалась высоко — для того, наверное, чтобы, каждый, прежде чем до нее дотянуться, мог подумать, а надо ли ему это. Георгич прошел к двери с противоположной стороны комнаты-столовой, открыл ее, оттуда тут же потянуло прохладой.
— Здесь — банька, дальше — массажная. Бассейн сами видите. Душ тут, туалет там дальше, там же умывальник и еще душ.
Георгич повернулся к нам и замолчал. Мы тоже молчали, еще не сообразив до конца, что экскурсионно-теоретическая часть закончена, можно приступать к практике.
— Ну, я пойду пока? — сказал Георгич. — Ежели чего надо будет, звоните, не стесняйтесь.
— А-а… уважаемый! — Паша посторонился, пропуская Георгича; тот вопросительно поднял на него глаза. — А вы остальных, случайно, не видели?
— Да тута они были, — пожал плечами наш провожатый. — Они уж с полчаса как в баньку загрузились.
Я вспомнила «загруженного» под завязку Петрушкова и на всякий случай попросила Георгича заглянуть в «баньку». Георгич, очевидно, подумал о том же, что и я, потому как тихо охнул и торопливо вернулся к двери.
В тот же момент та распахнулась сама, на нас дохнуло жаром и запахом эвкалипта. На пороге «баньки» выросла по пояс запеленатая в простыню фигура Виктора. Увидев нашу компанию, он на мгновение запнулся, потом скинул с себя простыню, перебросил ее через плечо Георгича, сам оставшись при этом нагишом, и с криком: «Разойдись!» — с размаху плюхнулся в бассейн.
Оторопевшие было девчонки с визгом бросились врассыпную, спасаясь от брызг, а затем, не сговариваясь, помчались в раздевалку. Паша с интересом посмотрел на Виктора, оттеснил Георгича и заглянул в «баньку».
— Больше никого, — сообщил он, плотно прикрывая дверь и оглядываясь на восторженно фыркающего Виктора. — Любопытно…
Что именно вызвало Пашино любопытство — преображенный водитель, отсутствие в «баньке» Петрушкова или еще какое обстоятельство — для нас с Георгичем осталось тайной.
Из раздевалки послышался визг, хохот, к «баньке» цепочкой потянулись первые желающие, закутанные в простыни.
— Я простынку от тут повешу, — пробормотал Георгич, обращаясь к бассейну, пристраивая простыню на крючок около двери, и поторопился ретироваться, пока жаждущие поскорее попасть в сауну невзначай не столкнули его в воду.
— Пойду-ка я тоже разденусь, — сказала я.
Общее приподнятое настроение давно уже меня захватило. Я подумала, что сауна — это как раз то, чего недостает в моем доме. Надо будет с Гошей свести более тесную дружбу, только вот как быть со Светланой, когда необходимость в ней отпадет? Вообще-то утром мы расстались с обоюдной неохотой. Гоша пообещал, что если не успеет в ближайшие сутки добраться до «Рощи», то будет ждать моего звонка и сам названивать мне каждые полчаса.
Развернувшись, чтобы пойти в раздевалку, я заметила на скамье, стоящей ближе к стене, чьи-то голые ноги. Через секунду над столом появилась рука, слепо пошарила, пока не наткнулась на откупоренную бутылку пива, следом из-под стола вынырнула взлохмаченная голова Сержа.
— Что тут происходит? — Он сфокусировал взгляд на пробегавшей через столовую Еве, помотал головой, увидел меня: — А, и ты тут. А где Верка?
— В командировке, — успокоила я его. — Верка далеко, можешь расслабиться.
— Если Верка далеко, — Петрушков, кряхтя, приподнялся, глотнул пива, — то я пошел париться.
Скромно прикрывая простынкой причинное место, он прошлепал в «баньку», пробормотав по пути Паше:
— Привет служителям искусства.
Паша проводил его упитанные телеса плотоядным взглядом. Я укоризненно покачала головой, напомнила:
— Паша, даже и не думай об этом. Верка убьет.
В раздевалке находилось еще несколько человек. Особо разумные и практичные во главе с Жаннеттой сначала сбегали за одеждой, чтобы было во что переоблачиться после сауны — не в мокрые же от пота танцевальные костюмы.
— Я и твою одежку прихватила, — Жаннетта показала на крючок, на котором висели мои вещи; под ними на скамье стояла сумка.
— Спасибо, подруга, — поблагодарила я, вспоминая, надежно ли в сумке запрятано то, что на глаза никому попасться не должно было.
Это одна из немногих присущих моей работе особенностей, которая мне не нравилась, а иногда вызывала глубокую досаду, — вслух человеку добрые, хорошие слова говоришь, а про себя прикидываешь, не мог ли этот самый человек воспользоваться удобным случаем и пошарить в твоих карманах. По отношению к Жаннетте, правда, учитывая подслушанный вчера разговор, я не то что мук совести, но даже малейшего намека на это не испытала. Но бывали такие ситуации, когда, несмотря на всю свою тщательно выпестованную черствость, я чувствовала себя поросенком.