Я усмехнулся:
– Ну, довольно, довольно, на сегодня хватит.
Океан мигом успокоился и разлегся у ног Мемозова, нежась под солнцем, как синтетический медведь «Вогью Мицубиси».
Разумеется, рядом со мной уже стоял стереофонический, скопический-десятидорожечный видео-звуко-фоно-органо-гитаро-мопед под общим названием «Галакси-Лажа».
Разъезжая на «Галакси-Лаже» вдоль берега, Мемозов, наигрывая на нем, записывал, прослушивал и просматривал свой экспромт «Улыбка Океана»:
Рыбу, краба и медузу
Оставляем деду Крузо!
Вынимаем мини-макси,
Разъезжая на «Галакси»!
Вдоль татранового пляжа
Пусть сверкает наша лажа!
Как приятно на гитаре
Помечтать о Бочкотаре!
Расправляя телекрылья,
Конденсируем усилья,
И изделья разных стран
Нам приносит Океан!
Океан, Океан, улыбнитесь!
Океан, Океан, не скупитесь!
Так мы и жили втроем душа в душу весь купальный сезон. Контакт был полный и всесторонний. Захочешь книжку почитать – тут же перед тобой «Тропик Рака», в переводе на урду, причем раскрытый на самом интересном месте, захочешь кирнуть – полбанки уже подплывает и без всяких там глупых записок с координатами, а с чистейшим джином «Рэй Туззо». Пришла идея зубы почистить, и уже тюбик колбасно-витаминного фарша «Геркуланум» у тебя во рту. Чуть похолодает, малейшие пупырышки на коже – и на твоих плечах полупроводниковый калориферный свитер марки «Зуссман».
– Счастлива ли ты, Аглая? – спрашивал я порой подругу дней своих суровых.
– Си, синьор, – неизменно отвечала она, кутаясь в мех «Фокс-Вулф» или нежась в радужном бикини с автографом Дома Джонса на видном месте.
Только один раз океан сделал промашку, грубую, но в общем и целом простительную. Как-то в состоянии глубокой медитации я проголодался, и он тут же взметнулся, рассыпал брызги и оставил на бреге блюдо жареных курчат фирмы «Хитроу кемикл» из Лиссабона, которую я решительно бойкотирую.
– Стыдно, Океаша, – по-свойски упрекнул я его, и он мгновенно понял свою ошибку, слизнул курчат, разметал по всему пляжу значки с надписью «Хитроу кемикл на свалку!» и сунул мне в рот сочную котлетину «Кууфрог» (Матушка Плюмаж в Макао и Цинциннати) с сельдереем.
Больше осечек у него не было. Продукция поступала из солидных известных фирм с неподмоченной репутацией, к концу лета я был окружен прекраснейшими предметами и берег стал напоминать то ли экзибишн в Монреале, то ли толкучку в Клайпеде.
Чуткая Аглая начала понемногу нервничать, понемногу метаться среди предметов с ярлыками в поисках своего места. У нее хватило ума прекратить всяческие разговоры и попытаться ради спасения имитировать пластически-кинетическую скульптуру, однако…
Мемозов все чаще останавливал на ней свой взгляд василиска, все чаще он приближался к одной естественной в этих условиях мысли. Да, он пытался прогнать эту мысль, он был все-таки немного сентиментален, этот железный Мемозов, но Океан уже уловил его мысль, уже возникал в нем недвусмысленный смерч, над головой Аглаи собирались тучи.
И вот пришла ночь, когда мысль Мемозова окончательно откристаллизовалась, мгновенно проворные волны ворвались на пляж и увлекли в темень пучины безмолвное тело Аглаи. До рассвета над горизонтом полыхали зарницы, ветвились молнии, шла нелегкая интересная работа и… лишь только над умиротворенным простором встала, играя перстами, розовокудрая Эос, я увидел на тартановом пляже усовершенствованное тело Аглаи. На розовой пятке фемины отчетливо виднелось художественное клеймо со знаком качества: «Фифти сенчури гнедиге фрау. Фирма Юниверсаль с приветом и комплиментом».
– В общем вас можно поздравить, Мемозов? – спросил я.
– Дудки, – мрачно ответил он. – Когда я привез свои вещи домой, оказалось, что все мужланы в нашем кооперативе отрастили себе бакенбарды, а я, как всегда, остался у разбитого корыта. Хватит с меня, я меняюсь…
(Рассказ из романа «Мужской клуб»)
Однажды засиделась за поздним разговором мужская компания, шесть или семь персон.
– Все-таки я чего-то где-то не понимаю, – сказал рядовой интеллигент Одудовский.
– Где-то по большому счету что-то от меня скрыто. Вы знаете, товарищи, я недавно вселился в объект своей давней мечты, а сантехника до вчерашнего дня не была у нас налажена. Это глубоко беспокоило, тревожило, порой ярило. Трижды я обращался к старшему слесарю объекта моей давней мечты, товарищу Наливайко, я требовал, молил, но все было тщетно, Наливайко оставался глух.
И вот сегодня утром я спустился в подвал объекта моей давней мечты…
– Да что это, «объект моей давней мечты»? – раздраженно спросил начальник автоколонны Гайкер.
– Ну… жилкооператив, – смущенно потупился Одудовский.
– Так бы и говорили. Вечно напустят туману, – проворчал Гайкер.
Одудовский продолжал:
– Итак, я спустился в подвал и вижу лежат на полу товарищ Наливайко и его подручный Алеша Сырников. Чтобы не выделяться, я тоже прилег рядом с ними.
– Послушайте, товарищи, начал я, но Наливайко прервал меня усталым человеческим голосом:
– Сходил бы ты за бутылкой, друг…
И вот представьте себе чудо, выпив бутылку московской (2 рубля 87 копеек) и съев банку бычков в томате (50 коп.), Наливайко и Сырников немедленно отправились ко мне и за полчаса наладили сантехнику. Какая-то фантастика!
– Что же вас поражает в этой истории? – с еще большом раздражением спросил Гайкер.
– Но ведь я готов был дать им даже 10 рублей! – воскликнул Одудовский. – Я неоднократно намекал, говорил все, что полагается – «Я вам буду благодарен», «не обижу», «договоримся», даже «за мной не заржавеет», но ничего не помогало.
– Жизни не знаете, – сказал Гайкер. – Надо было сразу сказать «с меня бутылка» и все.
– А еще лучше «полбанки». Так ближе к жизни, – сказал кинорежиссер Железнов-Птицын.
Гайкер откашлялся и повел рассказ:
– Вот недавно наша автоколонна опоздала к переправе. Паром уже полтора часа не работал, нужно было ждать утра. И что бы вы думали, ребята? – сардонические морщины на лице Гайкера разгладились, глаза заголубели, – и чтобы вы думали, одна маленькая пол-литра помогла сберечь тысячи государственных рублей! Паром заработал!
– Что такое рубль, деньги! Это символ, не так ли? – режиссер Железнов-Птицын начал мыслить прямо у нас на глазах.
– Пол-литра же для некоторых лиц тоже становится в некотором роде символом, причем символом более весомым, потому что за ним скрыто совершенно конкретное содержание, а рубль это еще вопрос. Таким образом, порой для некоторых лиц символ «пол-литра» становится сильнее, чем символ «рубль», не говоря уже о таких символах, как «долг» или «честь».