– Так – супруга начштаба флота графиня Молас даёт приём по случаю шестнадцатилетия своей дочери Анны. Это не советую, скучно будет. Вот поинтереснее – вечер поэзии у гражданского вице-губернатора. Там веселее, «с подачей прохладительных и иных напитков», но к концу поэты непременно переберут и устроят скандал. Это… это… это… – полковник быстро перебирал приглашения, зная, что сейчас лишает очень многих уважаемых людей великолепной возможности утереть нос не менее уважаемых, приняв у себя таких гостей. А куда денешься – любой выбор есть насилие над чем-нибудь, и стоит всё-таки отдать предпочтение собственным интересам перед ложно понятым альтруизмом.
– А сюда бы стоило заглянуть, – Басманов задержал в руках глянцевую картоночку. – У Симбирцевых сегодня «детский крик на лужайке»…
– То есть? – не поняла Волынская. Катранджи просто слегка усмехнулся. Он хоть и турок, за время Петроградской жизни усвоил некоторые эвфемизмы, принятые в свете.
– Это означает достаточно раскованное мероприятие на свежем воздухе, на даче в данном случае. Предполагаются танцы, подвижные игры и всё сопутствующее. Само собой – вечерний чай (из книги Елены Молоховец и других источников девушки знали, что в это время «вечерний чай» означал «собрание знакомых для дружеской беседы, которая не продолжается далеко за полночь. Поздний вечерний чай, разливаемый хозяйкой, может заменить и ужин, к нему подаётся десять-двенадцать видов холодных закусок, пять-шесть сортов вин, ликёров, пуншей и коньяков, а также и сладкое» [127] ). Детей точно не будет, это просто к слову, из Бальмонта, кажется – «Будьте как дети».
– И ещё песня в другой России скоро появится: «Мы будем петь и смеяться, как дети, среди великой борьбы и труда…» – вставила мельком Марина.
– Видать, они там на голову больные, – предположил Басманов. – В литейном цехе хорошо смеяться, в листопрокатном и попеть можно… – и продолжил: – А Симбирцевы – это весьма почтенная семья, авторитетная в Крыму, и не только. Он – инженер, статский советник по министерству путей сообщения, совладелец Юго-Западной железной дороги [128] . Жена – очаровательная дама, профессиональная меценатка. Рекомендую принять именно их приглашение. Узнаете много нового и интересного.
– Старые, наверное? – сморщила нос Кристина.
– Ему – лет сорок, ей – не больше тридцати, но никто не рискует уточнять. Так поедем? Молодёжи тоже много обычно бывает. Многие романы так завязываются…
– С удовольствием, – кивнул Ибрагим. Его сразу заинтересовал хозяин. Собственник железной дороги – это по-любому серьёзно и всегда заслуживает внимания. Девушкам же куда интереснее показалась возможность сразу познакомиться с новым миром изнутри. Что может быть лучше? Оказаться на вечеринке «белыми воронами» они тоже не опасались – иностранкам многое позволено не знать, а общение с Сильвией, Ларисой, Майей, Натальей Воронцовой научило их многому такому, что здесь пока неизвестно.
На официальном уровне Югороссии ни для РФ, ни для Империи по понятным причинам не существовало. С самого начала так повелось и с Антоном было обусловлено – кроме рыцарей «Братства» и некоторых избранных югороссов, перемещаться через «границу» не позволялось никому. Только вот сейчас наметились новые веяния.
– А как туда принято одеваться? – встревожилась Кристина.
– Как есть, так и подойдёт. Это ведь загородная дача, так что женщинам и теннисные туфли допускаются, мужчинам без галстуков можно. Но это и все послабления, – Михаил развёл руками. – Не XXI век здесь.
Времени до назначенного часа было достаточно, Михаил предложил прокатиться по окрестностям в открытом автомобиле и заодно продолжил свою познавательную беседу о международном, экономическом и социально-политическом положении Югороссии, чтобы гости не попадали впросак каждую минуту, беседуя с незнакомыми пока людьми. Хоть ты из Парагвая будь, а основные-то константы мировой геополитики знать полагается, раз валькирии не выбрали себе роль сестричек-хохотушек, раз и навсегда прекративших своё образование, отсидев по три года в трёх первых классах пансиона «условно-благородных» девиц.
…Прежде всего приняли к сведению, что вокруг сейчас третье сентября тысяча девятьсот двадцать седьмого года. А о «двадцатом пятом» те, кто был осведомлён, говорили просто для обозначения реальности. Именно в этом году все проблемы послевоенного «реконструктивного периода» были решены, и страна начала жить как нормальное благополучное государство.
Примерно так же Азимов в «Конце вечности» не говорил ни о странах, ни о конкретно-исторических ситуациях, а просто о столетиях. «Четыреста восемьдесят второе», допустим, где жила возлюбленная Харлана. «Оно характеризовалось тем-то и тем-то» и достаточно, к чему лишние подробности.
В Крыму двадцать седьмого года стояла чудесная пора начинающейся южной золотой осени. Небо густо-синее, без единого облачка, бриз с моря, пролетая сквозь многочисленные частные сады и парки, а также большой земский Ботанический, напитывается запахами всевозможных кустарников и цветов, экзотических и эндемичных. Политические горизонты вокруг Державы после событий двадцать четвёртого года [129] столь же ясны, как горизонт физический, очерчивающий мерно колышущееся, хотя и штилевое море на юге.
Этот год, кстати, двадцать седьмой – тот самый, в котором концессионеры искали свои стулья. И в РСФСР жизнь примерно походила на описанную соавторами, жившими и здесь не в югоросской родной Одессе, а в Москве, как в прошлой реальности. Не так уж глупо они поступили, хотя и обвиняли их в этом многие, равно как и в предательстве. Всё же Москва есть Москва, и хорошие писатели, верно уловившие дух времени, жили там получше, чем их коллеги в Югороссии, где таковых было гораздо больше реальной потребности. «Оставшимся с народом» платили золотом и бонами «Торгсина», за казённый счёт посылали за границу на несколько месяцев, для ведения пропагандистской работы среди тамошней «левой» интеллигенции.
Ильф с Петровым устроились у большевиков примерно как в нашем мире вовремя вернувшийся в СССР из эмиграции Алексей Толстой. Дачи, «буржуйские» квартиры в центре, почти как у профессора Преображенского, личные автомобили. Но, правда, они, как и Алексей Толстой, писать действительно умели. На мировом уровне, тот же «Гиперболоид» на голову превосходил любые поделки западных фантастов двадцатых годов. И тут же – «Петр Первый», «Хождение по мукам». Лариса, контролировавшая культурную политику ВКП (б), внимательно следила за любимыми авторами, и её попечением Ильф уже проходил профилактический курс лечения от туберкулёза. Так что можно было надеяться, что ещё лет тридцать после года своей безвременной кончины он проживёт. И Петрову не придётся погибать на фронте в сорок втором, здесь той войны точно не будет. Так что от соавторов здесь можно было ждать в ближайшем будущем те же «Двенадцать стульев», и вряд ли сильно отличающиеся от оригинала. Факт существования Югороссии только подбавит «перчика» в сюжет. В сатирическом, естественно, ключе. Лариса даже подумывала, забавы ради, подарить писателям их же книгу, издательства «Земля и фабрика», Москва, 1928 г. На презентации местного варианта.