По мере того как мыс сужался, движущаяся армия перестраивалась. Ее шеренги становились короче, но их количество увеличивалось. Те же самые маневры проделывали и лучники. Они и раньше не очень-то походили на призраков, а теперь подавно. Тем не менее Мерлин продолжал бормотать что-то про иллюзии и про единственно правильный выход, только теперь он разговаривал сам с собой. Что на него не походило и оттого настораживало. Впрочем, на фоне надвигающейся угрозы компаньоны уже не обращали внимания на бредящего кудесника. Он мог бы и вовсе встать сейчас на голову, и никто бы этому не удивился. Для старика, чье могущество вдруг в одночасье обесценилось до нуля, сойти с ума от безысходности было бы в порядке вещей.
И все же Древнему удалось привлечь к себе внимание после того, как он, возвысив голос, внезапно развернулся и зашагал навстречу лучникам, что приближались к компаньонам с левого фланга.
– Ты куда, старый идиот?! А ну вернись! – прокричал ему вслед Сквозняк, но кудесник даже ухом не повел. Разведя руки в стороны, он шел прямо на врагов, как будто желая заключить их в объятия, и продолжал громко бредить об иллюзорности всего происходящего. В чем Мерлин, похоже, уже окончательно себя убедил, а иначе вряд ли он отважился бы на такой дерзкий поступок.
Однако желающих последовать за ним не нашлось, хотя компаньоны тоже всячески старался уверовать в нереальность наступающей на них армии. И просить старика одуматься никто больше не пытался. Наоборот, все с нетерпением ждали, чем завершится его рискованная затея. Ведь если Древний прав и призраки не причинят ему вреда, значит, враги действительно окажутся всего лишь масштабной галлюцинацией. И вмиг лишатся всей своей силы, как бы грозно они ни выглядели.
– Черт возьми, да он говорил нам сущую правду! – воскликнул Огилви, взирая на то, как сокращается расстояние между лучниками и Мерлином. Лучники продолжали идти, как будто вовсе его не замечая, притом что тот предупредительный залп, которым они остановили парламентеров, был сделан ими еще издалека. Сейчас Древний напрочь игнорировал то недвусмысленное предупреждение римлян, и тем не менее они не выписали ему за его дерзость никакое наказание.
– Айда за ним! – воодушевился Сквозняк. – Похоже, наш старый хрыч и правда нашел то, что искал! Вот пройдоха! Выходит, зря я в нем сомневался! Вперед!..
Обнадеженный Серега, недолго думая, рванул было за стариком… но в следующий миг остановился и отскочил назад. Причем так резко, что даже поскользнулся на траве и плюхнулся на задницу. Огилви, Вада и Кальтер не успели сойти с места, но и они вздрогнули и попятились от неожиданности, когда левофланговые лучники безо всякой команды внезапно вскинули луки и дали залп. Которого, казалось бы, уже не должно было случиться. И который все-таки случился, оправдав тем самым наихудшие ожидания компаньонов.
Мерлин подошел к лучникам настолько близко, что те пустили в него стрелы по настильной траектории. Стрелы не долетели до его соратников, но отошедшего от них на полсотни шагов кудесника утыкали буквально с ног до головы. Промазать, стреляя в столь легкую мишень со столь малой дистанции, было сложно, и в Древнего угодило по меньшей мере десятка три или четыре стрел. Их рой налетел на него и отбросил его назад. А те стрелы, что пролетели уже над упавшим стариком, вонзились в землю между ним и компаньонами, смешавшись со стрелами, что торчали там со времени первого залпа.
– Твою же мать! – выругался в сердцах Сквозняк, поспешно вставая с земли. – Вот тупой старикашка! А ведь я ему говорил! А ведь я его предупреждал!..
Огилви отреагировал на гибель Мерлина столь же бурно… вот только никто не понял, что он сказал. Так же как непонятен был выкрик Вады по-японски. Со смертью Древнего компаньоны лишились возможности говорить друг с другом на одном языке без переводчика. Что являлось катастрофической утратой, поскольку отныне они не могли координировать свои действия. А общаться в бою одними знаками было, разумеется, нельзя. В бою успевать бы следить за многочисленными противниками, а не за тем, какие сигналы посылают тебе соратники.
Глупо было рассчитывать на то, что победитель Мастера Игры вдруг возьмет и воскреснет. А исчезновение взаимопонимания стало последней каплей, от которой отчаяние и обреченность у компаньонов хлынули через край. Чем ближе подступала пехота, тем все яснее становилось, что второй раунд схватки им не пережить. Это был конец, и сейчас им оставалось лишь выбрать собственную смерть. То есть решить, пасть им от мечей римлян или пятиться до тех пор, пока враг не скинет их в пропасть.
Еще ни разу за всю Игру, начиная с Дубая, Кальтер не ощущал горечь поражения настолько остро. Раньше, когда он балансировал на грани гибели, у него все равно оставался шанс поднапрячь силы и вырваться из западни. Здесь такого шанса уже не было. Нападай на него хотя бы десять или даже двадцать противников, он еще придумал бы, как от них отделаться. Но счет его нынешних врагов шел на тысячи, они перекрыли ему все пути для бегства, и прорываться сквозь их строй было все равно что биться лбом о каменную стену.
Первым сдали нервы у японца. Огилви еще пытался обрисовать соратникам на пальцах какую-то тактику, но Вада его уже не слушал. Стиснув зубы и гневно сопя, он смотрел из-под насупленных бровей на приближающихся легионеров. И когда те подошли настолько, что стало возможно различать их лица, Кан издал яростный вопль, поднял меч и рванул в контратаку. Не затем чтобы воевать, а затем чтобы принять достойную смерть от их мечей. Такую, которую он хотел принять на мосту, в битве с великаном, и которая в итоге дала ему отсрочку на сутки. Хотя дело того определенно стоило – наверняка самураю было гораздо почетнее умереть так, чем быть размазанным по камням великанской ножищей.
Разгневанный тем, что его главный напарник решил умереть в одиночку и даже не попрощался, Джон разразился ему вслед потоками брани. После чего обернулся к калекам, похлопал по плечу того и другого – вроде как поблагодарил их за все и извинился за невежливость Кана, – и с яростным рычанием бросился вслед за ним.
– К черту все это! Надоело! Все выходят из Игры, а я чем хуже! – прокричал Сквозняк, заразившийся смертельным фатализмом самурая и горца. – Нет выхода, и не надо! Один раз я уже умер, умру и во второй! Не так уж это страшно на самом деле! Прощай, Кальтер! Не скажу, что был рад тебя встретить, но в любом случае мы славно покуролесили! Ну, не поминай лихом!..
И Кальтер остался стоять в одиночестве у валяющихся на траве вещмешков, которым было уже не суждено дождаться своих хозяев…
Не было смысла стоять и ждать, когда ощетинившаяся копьями живая лавина столкнет тебя в пропасть. Время раздумий, сомнений и поисков миновало. Настало время действовать, пусть даже в этой суете не было абсолютно никакого смысла.
Для Кальтера, в отличие от Огилви и Вады, не имело значения, как погибнуть, – ему были чужды любые воинские предрассудки. И все же он решил, что будет разумнее не отбиваться от коллектива. При всей безнадежности ситуации, выход отсюда находился все-таки не в пропасти, а позади римского войска. И если в его рядах вдруг образуется просвет, он рванет в него изо всех сил, какие в нем еще остались.