— Ваши слова, сэр, для меня ничего не значат. Я лишь хочу… Я лишь хочу вернуться домой. В Монтичелло. [90] Как можно быстрее.
— Опять мигрень, мистер президент? — спросила Сазерленд. — Вот я для вас приготовила.
Она пододвинула ему через стол пузырек с таблетками.
— Что это?
— Вам станет лучше. — Сазерленд пожала плечами.
После того как Джефферсон вышел, Райс ожидал услышать выговор.
— Ты так глубоко веришь в наше дело, — протянула вместо этого Сазерленд.
— Взбодрись, — посоветовал Райс. — Ты слишком долго якшаешься с этими политиками. Поверь, мы живем в простую эпоху, населенную простыми людьми. Джефферсон, понятное дело, был малость взбешен, но он придет в себя. Расслабься!
Райс обнаружил Моцарта за уборкой столов в одном из залов крепости Гогензальцбург. В вылинявших джинсах, камуфляжной куртке и зеркальных очках, он мог бы запросто сойти за подростка из времени Райса.
— Вольфганг! — позвал он. — Как тебе новая работа?
Моцарт отставил стопку тарелок и пригладил короткие волосы.
— Вольф. Зовите меня Вольф, о'кей? Звучит более… современно, что ли. Но прежде всего я бы хотел поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. За кассеты, книги по истории, за эту работу — тут просто замечательно.
В последние три недели его английский значительно улучшился, заметил Райс.
— Ты до сих пор живешь в городе?
— Да, но уже в собственном доме. Вы вечером заглянете?
— Обязательно, — заверил Райс. — Пока ты будешь здесь заканчивать, я пойду переоденусь, и ударим по захертортикам. [91] Зажигаем этой ночью.
Райс оделся со всей тщательностью: кевларовое нижнее белье, вельветовый пиджак, бриджи по колено, набил карманы безделушками на подарки и встретил Моцарта у задней двери. Уровень безопасности вокруг крепости был повышен, лучи прожекторов сновали по небу. В праздничной суматохе Райс ощутил возросшее напряжение. Наравне с другими пришельцами из будущего, даже будучи инкогнито, — он подозрительно возвышался над толпой.
В полумраке заведения Райс расслабился. Клуб занимал нижний этаж городского особняка молодого аристократа, на стенах до сих пор можно было заметить выпирающие кирпичи — контуры снесенных внутренних стен. Развлекались тут в основном местные, одетые в шмотки из риалтайма, какие только смогли добыть. Райс приметил паренька, напялившего на голову бежевые шелковые трусики.
Моцарт вышел на сцену. Резануло по ушам менуэтоподобное гитарное арпеджио, оно накладывалось на многоголосый хоральный мотив. Мощные усилители взорвались синтезированным риффом с пленки поп-хитов от «К-тел». [92] Слушатели взвыли, осыпали Моцарта конфетти из оборванных со стен кусочков разрисованных обоев.
Когда все закончилось, Моцарт забил косяк турецкой травой и принялся расспрашивать Райса о будущем.
— Если хочешь узнать о моей версии будущего, — уточнил Райс, — то оно просто невероятно. Шесть миллиардов народа, и никто не работает, если не желает. Пятьсот телевизионных каналов в каждом доме. Машины, вертолеты, одежда, все такое, от чего у тебя глаза на лоб вылезут. Изобилие секса. Тебе нужна музыка? Можешь завести себе студию звукозаписи, по сравнению с которой твои нынешние инструменты — вроде старенького клавикорда.
— Правда? Я бы все отдал, чтобы увидеть. Не могу понять, как вы могли оттуда уехать?
— Я выпадаю лет на пятнадцать. — Райс пожал плечами. — Когда вернусь, буду снимать сливки. Со всего, что пожелаю.
— На пятнадцать лет?
— Угу. Попробую объяснить, как работает портал. Сейчас его диаметр примерно равен твоему росту. Хватает, чтобы провести в риалтайм телефонный кабель, нефтяную трубу, ну иногда, мешок с почтой. Делать его шире, например для того, чтобы переместить людей или оборудование, стоит чертовски дорого. Так дорого, что подобное происходит лишь два раза: при открытии и закрытии проекта. Вот поэтому-то мы тут, считай, застряли.
Райс сухо откашлялся и отпил из своего стакана. Османская травка ослабила тугую шнуровку его внутреннего контроля. Вот он тут распинается перед Моцартом о прелестях эмиграции, а достать грин-карту ни черта не может. Какое там, когда миллионы хотят отправиться в будущее — миллиарды, с учетом других проектов типа Римской империи, или древнеегипетского Нового царства.
— Но мне здесь нравится, — продолжил Райс. — Как будто… Как будто я тасую колоду истории. Никогда не догадаешься, что получится.
Райс передал косяк одной из моцартовских групиз, Антонии-что-то-там.
— В отличное время живем. Взгляните на себя. С вами же все в порядке, не так ли? — В порыве внезапной откровенности Райс перегнулся через стол. — Все нормально, правда? Или кто-нибудь ненавидит нас за то, что мы раздолбали ваш мир вдребезги и пополам?
— Шутите? Вы же сейчас разговариваете с героем Зальцбурга. По-правде сказать, мистер Паркер собирается записать мой последний сегодняшний выход. Скоро обо мне узнает вся Европа!
Кто-то с другого конца клуба прикрикнул на Моцарта по-немецки. Тот оглянулся и сделал загадочный жест.
— Все клево, чувак. — Он снова повернулся к Райсу. — Ты же видишь, у меня прет.
— Сазерленд переживает из-за симфоний, которых ты не напишешь.
— Херня! Я не хочу писать симфонии. Я в любой момент могу их прослушать! Кто такая эта Сазерленд? Твоя подружка?
— Нет. Она больше по местным. Дантон там, Робеспьер… А ты? У тебя кто-нибудь есть?
— В общем — никого… с детства.
— Как это?
— Ну, когда мне было шесть, я при дворе Марии-Терезы часто играл с ее дочерью, Марией Антонией. Сейчас она себя называет Марией-Антуанеттой. Самая красивая девчонка поколения. Мы пели дуэтом. Часто шутили, что когда-нибудь поженимся, но она сбежала во Францию с этой свиньей — Людовиком.
— Черт побери, — прервал Райс, — ну и дела! Знаешь, она ведь у нас — легендарная личность. Ей голову отрубили во время французской революции за то, что давала слишком много балов.
— Да нет же…
— Во время нашей французской революции, — пояснил Райс. — Ваша прошла куда более цивилизованно.
— Езжай, познакомься с нею, если оно тебе надо. Она у тебя в долгу, ты ведь ей жизнь спас, выходит.
Прежде чем Райс смог что-нибудь ответить, к их столу подошел Паркер в окружении бывших придворных дам, разодетых в спандексовые лосины и расшитые стразами топики.