– На кого?
– На великого воина, грозу неверных, Бен Ладена, – нарушил почтительное молчание на полу Саид.
– То есть, по-твоему, я похож на Бен Ладена? – грустно заключил Осама, очищая следующую луковицу.
– Так точно! – восторженно ответил Саид и вновь принялся целовать подол рубашки Осамы.
– Как же я могу быть Бен Ладеном, если я на него только похож? – зловеще спросил Осама, и на мгновение прекратил резать лук.
Сержиу показалось, что сейчас в киоске для шаурмы произойдет еще одно убийство. Горло его сжалось, но попыток перехватить руку Осамы он не сделал: Сержиу боялся мусульман, и считал их сумасшедшими жестокими людьми. Когда коллеги-арабы начинали разговаривать на своем языке в его присутствии, Сержиу казалось, что они обсуждают террористический акт. Не больше, не меньше. Жестокие звери, думал он, опасливо и восхищенно подливая соусу в шаурму. Именно поэтому он женился на дочери владельца киоска: чтобы все боялись его, Сержиу, зятя сумасшедшего жестокого мусульманина. Добряк Махмед об этом и не подозревал.
– Итак, вы – не Осама, – хриплый шепот Саида прозвучал в киоске как-то особенно неприятно.
– Напротив, мой друг. Я – Осама, – усмехнулся афганец.
– О, великий вождь, – вновь заползал перед коллегой на коленях Саид, – как ты мудр и умен. Я даже на мгновения поверил в то, что ты не Осама.
– Разумеется, я Осама, – потрепал его по плечу афганец, – а теперь вставай и режь помидоры.
Утерев слезу радости, Саид встал, отряхнул колени, и принялся за работу.
Наутро, когда их смена закончилась, Сержиу пошел домой через парк у Кафедрального Собора. Когда в конце пешеходной дорожки, по которой он шел, показалась женщина, Сержиу ничего не заподозрил. Даже обрадовался: ему доставляло удовольствие разглядывать хорошеньких женщин именно сейчас, летом. Их кожа, – то молочно-белая, то смуглая, была покрыта в это время года мелкими каплями пота; особенное наслаждение доставляла Сержиу мысль, что, вернувшись домой, к мужьям и приятелям, женщины лежат под мужчинами, подрагивают, а на верхней губе у них у всех, как одной, – тоже капельки пота. Мельчайшие капельки… А вместо мужей и подруг на каждой из них лежит он, Сержиу…
– Проклятье! – завопил Сержиу, отвлекаясь от очень приятных мыслей.
Ведь только что женщина, шедшая ему навстречу, бросила Сержиу под ноги три красных цветка. Бедолага встревожился не на шутку: как многие жители Молдавии, он был очень суеверен, и верил в заговоры, заклятья и проклятия. Три цветка, брошенные под ноги незнакомой женщиной, был более чем уверен Сержиу, это не что иное, как черная магия.
– Сука! – заорал он вслед неторопливо уходящей женщине. – Колдунья проклятая! Мразь! Жалко, вас сжигать перестали!
На кафедральном соборе зазвенел колокол, и Сержиу снова вздрогнул. Настроение было безнадежно испорчено. Нужно было срочно зайти в церковь помолиться и поставить пару-тройку свечей, которые своей благодатной силой блокируют черную магию. Кому понадобилось насылать на него проклятие, Сержиу не задумывался. Сам человек завистливый, он почитал таковыми всех окружающих, и поэтому был уверен, что врагов у него великое множество.
– Дайте мне три толстых свечи, три средних, и три – совсем тоненькие, – попросил он прихожанку, торговавшую в храме.
С тополя на Сержиу издевательски прикрикнула ворона. Мужчина, глянув на парк, побледнел. Людей, несмотря на то, что было уже восемь утра, – в это время парк был полон горожанами, спешившими на работу, – здесь не было.
– Где же люди? – пробормотал он, стуча зубами и пытаясь зажечь свечу на подувшем вдруг ветру.
– Сегодня же суббота. Выходной день, – равнодушно пояснила ему прихожанка.
* * *
После того, как Союз распался, и Молдавия стала независимой, Сержиу по инерции еще несколько раз приносил жертвы четырнадцатому тому Ленина, но великая книга молчала. То ли чары ее, с крушением империи, развеялись, то ли дух великого революционера не желал больше помогать людям, разрушившим созданную им страну, но все мольбы и жертвы Сержиу были напрасны. Даже когда инженер, отчаявшись, порезал руку опасной бритвой, и пролил чуть своей крови на страницы, Четырнадцатый Том промолчал, и завод, на котором работал Сержиу, закрыли. Он хорошо помнил это время: тогда работники всех фабрик и заводов Кишинева остались без работы, и выживали, торгуя на блошиных рынках, стихийно образовавшихся по всему городу.
Последнюю попытку Сержиу дал четырнадцатому тому Ленина в 1994 году, когда после нескольких лет торговли на блошином рынке в центре города, заработал немного деньжат. Время было шальное, инфляция страшная, и Сержиу на вырученные деньги, чтобы не потерять их через неделю, купил большую партию саванов.
– Роскошные саваны! – нахваливал ему товар продавец, суетливый поляк. – Других таких не найдете. Материал, качество! Смотрите, ткань какая белая. Это вам не серые тряпки, которыми вы здесь покойников укрываете. Мой товар славится по всей Восточной Европе. Сам помирать буду, попрошу, чтобы меня в такой саван завернули!
Сержиу купил саваны, и спустя несколько дней отправился на своих старых «Жигулях» объезжать церкви и монастыри Молдавии. Перед тем, как поехать, инженер достал из-за шкафа уже запыленный том Ленина, и тихо сказал книге:
– Последний раз прошу, как друга, – помоги!
Капнул на обложку вина, сунул в страницу кусочек шоколадной конфеты (перед тем, как фабрика закрылась, работники получили выходное пособие продукцией) и сдавил книгу. Таким образом, четырнадцатый том собраний сочинений Ленина поел и попил. А Сержиу, отчасти ободренный этим, поехал продавать саваны.
– Батюшка, – слегка покачиваясь, ибо был пьян, обратился он к настоятелю Каприянского монастыря, – купите у меня саваны. Отдаю почти даром, а вы уж их потом пастве впарите, когда вам покойников на отпевание начнут нести. Саваны у меня – загляденье! Высший сорт! Лучшие саваны в Восточной Европе!
– Сын мой, – задумчиво пошатался священник, ибо тоже был слегка под мухой, – сколько ни говори халва…
– Во рту слаще не станет, – блеснул знанием пословиц и поговорок Сержиу, вытаскивая из кузова машины саваны.
– Сколько ни говори халва, – равнодушно поправил его священник, разглядывая саваны, – а диабетик ее все равно не купит.
– К чему это вы, падре? – даже слегка отрезвел Сержиу.
– Не падре, а батюшка!
– Простите, батюшка. Так к чему вы это?
– К тому, что мы, православные покойники, – важно объяснил батюшка, – пользуемся другими саванами. Видишь, твои чистые, белые? А мы, православные, отдав Богу душу, заворачиваемся в саваны, на коих изображен лик Христов и несколько крестов.
– Так купите, а потом нарисуете! – отчаянно возопил Сержиу.
– Я не маляр, сын мой, – жестоко усмехнулся православный священник.
После чего назвал такую смешную цену, что Сержиу только выругался. Уезжая из монастыря, Сержиу знал, что сделает дома в первую очередь: выкинет четырнадцатый том собраний сочинений Ленина в мусоропровод. Так он и поступил. После этого инженер срочно купил черной краски, брошюрку с ликом Христа и лист копировальной бумаги. За два дня он сумел кое-как намалевать на каждом саване то, что желает видать на этом саване порядочный православный покойник, и вновь отправился в Каприянский монастырь. Но время, повторимся, было смутное. И обесценивались за неделю не только деньги.