– Здравствуйте, батюшка! – радостно поприветствовал уже другого священника Сержиу, выходя из автомобиля. – А вот и я!
– Не батюшка, а падре! – сурово ответил ему молодой священник с гладко выбритым подбородком и светящейся на солнце тонзурой. – Вот уже три дня как монастырь вернули нам, католикам!
– Как здорово! – на всякий случай согласился Сержиу, плохо разбиравшийся в трениях восточной и западной церквей.
– Мы всего лишь восстановили справедливость, – кивнул священник, – ведь до войны этот монастырь принадлежал нам, католикам. А православным его отдали после того, как сюда пришли Советы. Но теперь, после Закона о возврате имущества владельцам, все, хвала Господу, вернулось на свои места.
– Если бы вы знали, как я рад, батю… падре! – едва не прослезился Сержиу. – И, можно сказать, меня к вам прислал сам Бог. Ведь обстроиться вы еще не успели, а всякие принадлежности вам нужны. Я привез вам саваны. Лучшие саваны в Восточной Европе!
– Сын мой, – глянув на саваны, печально ответил священник, – наши католические покойники пользуются другими саванами. Видишь, на твоих изображен лик Христов и несколько крестов? А мы, католики, отдав Богу душу, заворачиваемся в чистые, белые саваны!
– Так купите, а потом постираете! – отчаянно возопил Сержиу.
– Я не прачка, сын мой!
Католический священник усмехнулся так же жестоко, как и православный.
Вернувшись домой, Сержиу запил. Отстирав саваны, он в течение года продал почти все, выдавая товар за простыни. Правда, часть саванов сбыть ему так и не удалось.
Два савана были у него вместо занавесок.
* * *
После получаса медитации Сержиу удалось отогнать неприятные воспоминания о саванах. Искоса глянув на икону Богородицы с тремя руками он встревожено подумал, как бы она не отомстила ему молчанием за то, что он, советский инженер, несколько лет покланялся четырнадцатому тому собрания сочинений В. И. Ленина.
– Прости меня, язычника, – пытаясь выдавить из себя слезу, забормотал Сержиу, ударяя кулаком в грудь, – Прости нечестивого. И за то, что женился на дочери язычника, тоже прости.
Безо всякого сомнения, его женитьба на Зухре, дочери Махмуда, владевшего киосками для шаурмы, была грехом. Это Сержиу прекрасно понимал. Да и Зухру не очень любил. Но брак был во всех отношениях выгодным, а выгодный брак – это искупление греха, искупление в самом прямом смысле. Брак этот был очень редким для Молдавии явлением: молдаванки часто выходили замуж за иностранцев, но чтобы молдаванин женился на иностранке… Да еще из мусульманской семьи… Женитьба состоялась лишь потому, что Махмуд, как и все люди дела, религии никакого значения не придавал (а если и придавал, то лишь на словах) и хотел обосноваться в Молдавии навсегда. Так сказать, натурализоваться.
Конечно, Сержиу всегда, даже сейчас, стоя на коленях в храме, мечтал разбогатеть. И перестать, наконец, зависеть от добродушного тестя и его спокойной дочери с оливковой, отливающей солнцем при любом освещении, кожей. Не то, чтобы Зухра не привлекала его физически: фигура у нее, для ее тридцати семи лет, была отличной, характер покладистым (вся в отца). Но Сержиу не давала покоя мысль, что он в семье – зависимый человек. И если, не дай Бог, Зухра пожелает с ним развестись, Сержиу вновь придется выходить на блошиный рынок.
– Богородица, матерь Христова, – жарко задышал он в пол у иконы, – дай мне возможность разбогатеть. Подняться. Мне бы склад с товаром, и пару магазинчиков. Я уж тебя отблагодарю, подношениями не оставлю. Золотой оклад куплю. Только дай разбогатеть. Я для благого дела, Богородица. Для благого.
Наврав иконе, Сержиу встал, и, воровато оглянувшись, снял с оклада золотые серьги, благо сторож Собора отвернулся. Ну, хоть в чем-то помогла, весело подумал Сержиу, и решил пройтись по храму. Внимание его привлекла икона в углу: высокий, благообразный старец с длинной бородой сидел на ковре в окружении вооруженных людей. Старец определенно кого-то напоминал Сержиу.
– Эй, – окликнул Сержиу сторожа, – а это что за икона?
– На этой-то? На этой-то святой Мафусаил Стамбульский изображен. Он, бедняжка, был купец в Стамбуле, мусульманин, а потом дошел до понимания веры православной. За это турки нечестивые его и предали смерти
– Мафусаил…
Повернувшись, Сержиу вдруг даже подпрыгнул от волнения. Осама! Вот кого напомнил ему Мафусаил, покорно и затравленно глядевший вглубь храма со старой иконы. Осама… Если это и впрямь тот самый бородатый чудак, который устроил весь этот переполох в Америке, то за него дадут огромные деньги! Сержиу вспомнил, как в вечерних новостях по телевизору говорили, что голова Бен Ладена оценивается в двадцать пять миллионов долларов. Святая Богородица троерукая! Это вам не какой-то склад с двумя магазинчиками. Так и президентом Молдавии стать можно! Тем более, что Осама сам подтвердил – да, мол, Осама я.
Оставалось только решить два важных вопроса. Первое: как выдать Осаму властям так, чтобы его, Сержиу, потом фанатики не зарезали. Второй вопрос, мучавший Сержиу, звучал так: как выдать Осаму властям, целиком, или самому отрезать ему голову? В новостях ведь говорили: за голову Осамы Бен Ладена дают двадцать пять миллионов долларов.
А если я притащу его к ним мертвого, мучался Сержиу, не захотят ли они обмануть меня? Может, стоит сказать им, что я знаю, где прячется террорист номер один, взять деньги, а потом уж вести? Но ведь они легко проследят за мной, и схватят Осаму, не заплатив мне денег. Тогда Осаму, хорошего в общем-то, парня, будет жалко. За что это он пострадает? Просто так, получается?! С другой стороны, зачем им обманывать Сержиу: американцы ведь народ щедрый и щепетильный. Хотя, решил, наконец, Сержиу, лучше всего поступить так: обратиться к молдавским спецслужбам, поделиться там с кем-нибудь, и пусть Осаму хватают. Так надежнее. Сержиу чуть успокоился. Решение было найдено. Оставалось только получить подтверждение свыше.
– Святая Богородица Троерукая, – взмолился Сержиу, одним скачком вернувшись к иконе, и повесив обратно украденные минуту назад серьги, – помоги, укрепи меня в вере моей, и разреши сомнения!
Почерневшая Богородица ласково улыбалась Сержиу, глядя куда-то в строну. Проследив за направлением ее взгляда, Сержиу ахнул. Икона глядела прямо на телефон, стоящий на прилавке у входа в храм.
– Милостивая, благодарю, – зашептал Сержиу, целуя пол у иконы. – Золотой оклад, золотой оклад…
Встав, он отряхнул колени, отошел на несколько шагов, затем вернулся, и, снова схватив золотые серьги, пошел к выходу со словами:
– Это на время!
У входа он заплатил за звонок прихожанке, и начал набирать номер справочной, как вдруг увидел женщину, бросившую ему под ноги цветы. Теперь он истолковал ее как добрый знак. Ведь ели бы не она, он бы не зашел в храм в это утро, не поговорил с Богородицей, и не понял, как ему нужно заработать кучу денег. Женщина улыбалась и рассыпала цветы перед голубями. Голуби испуганно, совсем как Сержиу недавно, отлетали от цветов и с недоумением поглядывали на женщину.