Аукционист болтал как заведенный. Несколько лет назад в этой стране был популярен телеведущий, прославившийся двумя вещами: он ежедневно перекрашивал свои длинные волосы и говорил с невероятной скоростью. Мне удалось посмотреть пару телепередач с его участием, и, несмотря на неплохое знание языка, я не поняла ни слова из того, что он говорил.
Но то, что вытворял сейчас человек с деревянным молотком, было уже ни на что не похоже. Он перебивал самого себя, шутил, переговаривался с публикой, замечал малейшее движение в зале и заводил публику настолько, что торги по накалу страстей напоминали турнир по рестлингу. Мне было уже известно, что именно за эти качества он и прослыл одним из лучших аукционистов Великобритании и получал за свою работу очень неплохие деньги. У него были свои поклонники, и они приходили на каждый его аукцион с одной-единственной целью — поглазеть на своего кумира.
Он объявил очередной лот и, не успев назвать стартовую цену, с третьей космической скоростью стал произносить свои триста слов в минуту. Надо отдать ему должное — дикция у него была великолепная, жестикуляция артистичная, и, незаметно для себя, я уже любовалась этим человеком. Безусловно, это был профессионал высшей марки.
Временами он отходил от устоявшихся традиций и позволял себе некоторые вольности с публикой. Другому бы этого не простили, но ему все сходило с рук. Более того, каждая его «шалость» вызывала в зале одобрительный гул.
Стартовая цена, благодаря его усилиям, осталась в далеком прошлом, а его язык уже жонглировал десятками тысяч фунтов стерлингов, и я в очередной раз поразилась количеству желающих приобрести этот хлам, да еще за такие деньги!
Наверное, я действительно ничего не понимаю в старинных гобеленах, но отдать за вылинявший коврик целое состояние, с моей точки зрения, безумие.
— Тридцать две тысячи номер девятый, тридцать две пятьсот слева, тридцать шесть неунывающая мадам с очаровательной улыбкой, тридцать восемь, тридцать восемь пятьсот…
Все это прозвучало за одну секунду, и я еще вертела головой, пытаясь отыскать авторов этих предложений, но любимец публики уже по одному ему известному признаку понял, что эта цена является для гобелена максимальной и чуть притормозил свой темперамент.
— Я не ослышался? Тридцать восемь тысяч пятьсот фунтов стерлингов за… Тридцать девять тысяч? Тридцать девять тысяч раз… — он, уже не торопясь, внимательно оглядел зал. — Тридцать девять тысяч два… Тридцать… девять… тысяч… Продано! — стукнул он своим деревянным молотком, и его ассистенты побежали в зал, чтобы оформить по всем правилам состоявшуюся покупку.
— На этот раз ты сработала на «отлично», — без улыбки сказал мне Гром, после того как я отчиталась перед ним за предыдущее задание. В его устах это звучало как наивысшая похвала, и мои губы невольно растянулись до самых ушей.
Дело происходило в одной из комнат просторного дома в Подмосковье, который Гром называл домом отдыха.
Я уже была здесь однажды около года назад, когда мне необходимо было на время исчезнуть из поля зрения потенциальных недоброжелателей. Гром тогда считал, что у него есть основания волноваться за мою безопасность, и упрятал меня сюда на целый месяц.
Час назад я примчалась сюда на своем серебристом «Ягуаре». Он и теперь был виден мне из окна, и я невольно любовалась его совершенными формами. На фоне природы он выглядел особенно эффектно.
— Сколько тебе нужно на отдых, Багира? — после небольшой паузы спросил Гром, и мне показалось, что в его серых глазах пляшут чертики.
Он по-прежнему называл меня Багирой, даже с глазу на глаз. Но, честно говоря, мне это нравилось. Я даже не могла себе представить, чтобы он назвал меня по-другому. Да и как иначе он мог меня назвать? «Юлия Сергеевна» — слишком официально и безлико. «Юлия» — слишком запросто, так он мог обратиться к какой-нибудь девочке, дочери или внучке своего товарища. А я еще несколько лет назад была для него боевым товарищем, а теперь являлась агентом его секретного отдела. И осталась для него Багирой, а он для меня — Громом.
— Не слышу ответа, — сказала он, заметив улыбку на моем лице.
— Полчасика, — ответила я, не зная, что он имеет в виду. Раньше он мне таких вопросов не задавал. Я только вчера ночью вернулась с очередного задания и оставалась под крышей своего дома не больше пяти часов. Весь сегодняшний день я провела за рулем и еще не понимала, устала я или нет. На это у меня просто не было времени.
— Ну что же, полчасика я тебе, пожалуй, дам, — сказал Гром. — Но не больше. Потому что сегодня тебе во что бы то ни стало нужно быть в Англии. Я ожидала чего угодно, но только не этого. Существует, видимо, у каждого человека какой-то предел, после которого он перестает воспринимать происходящее как реальность. Поэтому я приняла его слова за шутку.
— Срочно по делам в Лондон? — спросила я.
— Да, и по очень важным, — серьезно ответил он, и я поняла, что у него и в мыслях не было шутить со мной.
Я стерла с лица неуместную в этих обстоятельствах улыбку и ответила, как подобает отвечать в такой ситуации секретному агенту:
— Я слушаю.
И Гром сообщил мне то, ради чего он назначил мне эту встречу здесь, недалеко от международного аэропорта. А я-то глупая надеялась, что у нас с ним будет время поговорить по душам.
Выполняя задание, я попала в странную ситуацию — я не знала, как относиться ко всему тому, что мне пришлось пережить за последние две недели, и, действительно, хотела посоветоваться со своим мудрым и опытным товарищем. Придется отложить это до лучших времен.
Пока же мне предстояло отправиться в Западную Европу, и вот по какому поводу. С недавних пор на самых престижных аукционах стали появляться произведения русского искусства. Они и раньше там бывали, но в последнее время не проходило практически ни одного аукциона, чтобы там не обнаружилось хотя бы одного нашего шедевра.
В основном это были древние иконы или древнерусская живопись, как называют ее искусствоведы. Иконы были, стоили огромных денег, и искусствоведы ломали головы, откуда они туда поступают. А после того, как среди них стали попадаться настоящие шедевры, окончательно лишились сна, предполагая, что с молотка пошла очень крупная, уникальная коллекция, о существовании которой до сих пор никто и не подозревал.
Мне предстояло отправиться на очередной аукцион и попытаться вычислить поставщика и источник его богатства.
Наша таможня ежедневно изымает на границе большое количество икон, но Гром не исключал, что появилась мощная международная организация, которая нашла способ обходить таможенные препоны и спокойно распродает наше национальное достояние. А если это так, то давно пора в этот процесс вмешаться.