– Тоже мне вампир сраный, – подумала Нина вслух. И в ту же минуту ни к селу ни к городу вспомнила, что она вегетарианка.
Немедленно вслед за этим она опять ощутила толчок в спину, гораздо более сильный. Ее снесло с кровати.
Голая, она пересекла комнату, топая босыми ногами по паркету, и вышла в дверь.
Направо от ее комнаты была ванная. «Попью там», – решила она, не идти же за минералкой вниз, на кухню.
Дверь была полуоткрыта. Нина вошла. Через маленькое окошко лунный свет создавал в холодной, как операционная, комнате спецэффекты, на зависть японскому звукосветодизайнеру. «Бешеные деньги», – подумала Нина.
Самым ярким спецэффектом было сияние, исходящее от предмета на краю раковины. Присмотревшись, Нина узнала большую старинную опасную бритву, она помнила такую со времен детства. Отец ни за что не хотел менять ее на электрическую. Мама ворчала по этому поводу, а отец отмахивался. Бритва лежала в ванной, и Нине строго-настрого запретили до нее дотрагиваться.
«Надо же, как у папы», – Нина протянула руку и осторожно взяла бритву. При этом с полки что-то упало. Нина застыла. Прислушалась. В квартире стояла зловещая тишина.
Крадучись, Нина вышла из ванной и направилась к закрытой двери спальни, откуда вчера вечером ее беспардонно попросили.
Бесшумно повернула ручку. Дверь, издав тихий скрип, отворилась.
Нина застывает на пороге с бритвой в руке.
Поль спокойно спит, уткнувшись лицом в подушку.
Нина на цыпочках подкрадывается к постели.
Крупным планом, как в кино, видит шею Поля и часть лица, правую, со шрамом, вздергивающим губу.
Застывшая Нинина рука с бритвой.
Опять шея.
Бритва приближается к шее.
Рука с силой полоснула бритвой по шее.
Черная кровь хлещет на белую простыню.
Перекошенное от ужаса лицо Нины.
Нина протягивает руку и толкает неподвижное тело. Тело перекатывается на спину.
К бесконечному ужасу, Нина видит, что это не Поль, а ее отец.
Она кричит.
Поль с силой трясет ее за плечи. Она просыпается, в одной постели с ним. Лицо Нины залито слезами. Поль склоняется над ней и покрывает поцелуями лицо, утирая, как ребенку, слезы.
«Желания, подавляемые в течение дня, проявляются в снах», – утверждал старик Фрейд. Так кого же ей хочется убить – Поля или память об отце? – пыталась понять потом Нина. А Поля-то за что?
Рядом с дверью – таблички с именами жильцов. На одной из них, медной, вязью написано «С.Р. Сорочина».
Мужской палец с ухоженным ногтем осторожно жмет на звонок рядом. Потом еще раз, настойчивее.
Наконец дверь открывается, и на пороге появляется пожилая женщина с седой косой, закрученной в узел на затылке. Она в фартуке, в руках – книга. Увидев незнакомого мужчину, настораживается. Окидывает его внимательным взглядом – хорошо одетый человек лет сорока, с явно не советским выражением лица и доброжелательной улыбкой. Лайковые перчатки довершают поразительную картину.
– Серафима Романовна? – спрашивает мужчина с легким акцентом, чуть наклонив голову в поклоне.
Женщина вглядывается в него. Затем, приложив палец к губам, делает знак следовать за ней.
Проходят в комнату – большую, просторную, обставленную старинной мебелью.
– Садитесь, пожалуйста, – говорит женщина, указывая на кресло перед низким столиком. – Я сразу поняла, что вы от него... – Она показывает на фотографию, стоящую на видном месте. На фотографии – она сама, моложе лет на десять, с темными волосами без признаков седины, рядом – молодой человек, нежно обнимающий ее за плечи. Светлоглазый, светловолосый парень улыбается в объектив, показывая белые крепкие зубы. – Материнское сердце не обманывает... Подождите, я включу телевизор, а то здесь слишком много любопытных ушей...
Женщина включает телевизор – там Горбачев косноязычно трындит о гласности и перестройке.
Серафима Романовна садится в кресло напротив гостя, и они, склонив друг к другу головы, начинают тихо говорить.
– Можно узнать ваше имя? – осторожно спрашивает Серафима Романовна.
– Гарри, – секунду поколебавшись, отвечает незнакомец. – Можете звать меня Григорием – у меня русские корни...
– Чудесное имя – так звали моего мужа... Хотите чаю?
– С удовольствием.
Перчатки гость не снял.
– Извините, мои руки представляют собой не очень аппетитное зрелище, – говорит он, заметив взгляд женщины. – Подгорели при неосторожном обращении с огнем... Да, вот... Чтобы не забыть... деньги. Это вам Савва передал.
Из внутреннего кармана пиджака он достал пачку банкнот. Сорочина в ужасе отшатнулась, вытянув в протесте руку.
– Да вы не волнуйтесь, это рубли, я поменял, официально... Не очень выгодно, конечно, зато безопасно для вас... А это фотография вашего внука.
– О, Господи, – всплеснула руками женщина и впилась в фотографию глазами, потом прижала ее к груди. – Какой чудный мальчик! Как назвали? Гришей?
– Дмитрием.
– Митенька, значит. Ну, следующий будет Гришей.
– Следующая будет Сима.
Примерно через полчаса размеренной беседы мужчина встает и собирается уходить.
– Подождите, – говорит женщина. – У меня для него кое-что есть...
Она идет к книжному шкафу и, достав с полки том энциклопедии, вынимает из него чистый, белый, запечатанный конверт.
– Я храню его несколько лет. Предсмертное письмо к нему человека, вместе с которым они, кажется, работали. Я ведь только потом, после его исчезновения, узнала, на кого он работал... Это для меня было таким же шоком, как и его побег. Этот человек... он сказал мне, что они были друзьями, он принес мне это письмо сам, накануне своей ужасной смерти. И смерти его семьи. Не знаю, что там произошло на самом деле, но их нашли мертвыми в квартире. С простреленными головами. Соседка сказала, что сам хозяин всех и застрелил. А потом на себя руки наложил. Сказала, что последнее время совсем был не в себе.
– Это могло бы случиться и с вашим сыном, если бы он не сделал того, что сделал...
– Знаю. Я в любом случае за него, даже если бы весь мир был против.
– Он просил передать, что очень любит вас и... чтобы вы ему верили.
– А от меня передайте, что я только ему и верю... И что он у меня один. А вот письма. Писала ему все это время. Скорее для себя... Ведь никакой надежды на такой вот... визит не было. Передадите? Это для вас не опасно?