Можно выпить чаю. Нина заварила любимый, зеленый с мелиссой, расположилась в кресле для посетителей, задрав на стол уставшие ноги (потопчитесь целый день – животное сидя не осмотришь), и попыталась настроиться на беспечную волну.
Не без удовольствия вспомнила, как Поль прорычал ей слова, вырвавшиеся, казалось, из развороченных внутренностей, а не из зацелованного рта... и почему-то по-английски: «My love...»
Когда потом Нина попросила повторить это, Поль ответил, что у него принцип: не произносить больше одной гениальной фразы в день. «Так что придется потерпеть до следующего раза». Она обещала.
«Неосторожно с моей стороны», – подумала она сейчас. Не хватало, чтобы Поль решил, что она впала в зависимость от него – эмоциональную или сексуальную.
Не расскажешь же ему, как она проскучала несколько лет с дурацким французским мужем-коммунистом, который считал каждую копейку, смертельно завидовал тем, кто преуспел, и презирал тех, кому было хуже, чем ему. Жалкая посредственность с идеологическим крошевом в голове. Только в юности можно было так попасться – накачанные мускулы, белозубая улыбка, клише – французы лучшие любовники, ну и конечно, Париж, сказка для романтических дур...
Потом развод.
Следом тривиальный романчик с женатым человеком – художником-неудачником, уверенным в собственной гениальности, и в связи с этими обстоятельствами обладателем противоречивых комплексов. Не лишенный практичности, он женился на богатой наследнице – единственной и внешне непривлекательной дочке фермеров, к тому же владельцев сети мясных лавок. Брак был скучным, а отношения между супругами лишены какого бы то ни было, даже придуманного, романтизма. Тем не менее о разводе не могло быть и речи – имелся десятилетний наследник, и жена безропотно финансировала все художественные изыскания супруга.
Нина пожинала плоды романа с женатым человеком – одинокие выходные, праздники и отпуска. Правда, сентиментальный возлюбленный, обожавший плакать на ее плече, уверял, что страдает больше, чем она.
– Сейчас художником может стать каждый. Принцип концептуального искусства позволяет создать произведение из чего угодно. Пукнул в пробирку, законопатил и надписал: «Мой пук». Дальше все зависит от возможностей раскрутчика, – разглагольствовал он. – Может, я и лузер, зато у меня есть достоинство. Подстраиваться к ситуации на арт-рынке? Ни за что! Я гордый лузер, – завершал он не без самоиронии после второй или третьей рюмки водки. Он обожал водку, оправдывая это пристрастие мифическими русскими корнями.
Не выдержав очередных самоуничижений (тех, что паче гордости) с возлияниями, Нина бросила ему в лицо:
– Ты не гордый лузер, ты лузер с гонором. Ты не способен любить кого-то. Вся отпущенная тебе Богом любовь уходит на тебя самого.
На этом их отношения закончились.
Потом – дикое одиночество. Спасала работа. Приехав во Францию, Нина сразу поступила учиться. Ветеринар – профессия, о которой она мечтала, но которая на ее родине по непрестижности могла сравниться разве что с сельским учителем. Она же чувствовала себя хорошо только с любимым зверьем.
...и в Поле, несмотря на лоск, есть что-то животное... принюхивается, заходит с разных сторон... осторожно трогает лапой... не лыком шит... видно, прошел через многое – в глазах иногда мелькает такое... о себе ни слова... какую-то ерунду – писатель-шмисатель... пишу, говорит, под псевдонимом, читать не дам, чтобы вкус не испортить, я и сам-то свою писанину не читаю – пишу с закрытыми глазами... она ему: вы что, уже достаточно велики, чтобы позволить себе быть таким скромным?.. он: просто предпочитаю, чтобы имели дело со мной лично, а не с автором сомнительных произведений... подумаешь, не очень-то и хотелось... когда захочется, найду и прочитаю... в кота своего влюблен – сладкая голая сволочь, говорит... это он сам и есть – сладкая голая сволочь... ночью точно был...
Нина потянулась, и по телу ее пузырьками шампанского пробежала дрожь.
– Так и буду его звать, – сказала она вслух, – СГС – Сладкая Голая Сволочь.
Зазвонил мобильный. Миша. Сказал, что у него на завтра два приглашения на заключительный концерт лауреатов балетного конкурса, в театре Champs Èlysèes.
– Пойдешь?
– Пойду, – согласилась она. – Может, кое-кого прихвачу.
– У меня только два приглашения, – уточнил Миша.
– Не волнуйся, на месте разберемся.
Трубку он сдернул сразу, не дожидаясь окончания первого гудка, как будто дежурил у телефона.
– Как поживаешь? – спросила она.
– Временно, – ответил он грустно.
– Чем занимаешься?
– Ищу смысл жизни...
– И как?
– Нашелся сам, вот, ты звонишь.
На предложение пойти в театр, тем более на балет, отреагировал без энтузиазма. Сказал, что есть предложение поинтереснее. Поторговались. Сошлись на том, что будут реализовывать предложения по мере их поступления. Нинино было первым. Предложение Поля, как он определил, неприличное, но захватывающее, решили оставить на десерт.
Нина постановила устроить себе шикарный выход в свет. Подобного не случалось бог знает сколько. В гардеробе ничего подходящего – джинсы, рубашки, свитера – рабочая одежда. Она давно подумывала купить что-нибудь эдакое, женственное, мило-смешное, из серии «надел и пошел», то есть на все случаи светской жизни. Но не было ни повода, ни стимула. Сейчас появилось и то и другое.
У Нины на примете имелся магазинчик в Шатле, где продавали вещи «восходящих» дизайнеров, пока никому не известных, и, следовательно, за разумные деньги. Туда она и направилась.
Оторвалась по полной. И платье, миленькое такое, очень идучее (продавец заверил: «дико сексуальное»), и юбку смешную, полупрозрачную, на кружевной подкладке, и короткий пиджак. И инкрустированную сумочку, которая просилась в руки. Пришлось ко всему этому купить босоножки. Затем настала очередь самого важного в ее случае – нижнего белья. Без Шанталь Томас не обойтись. Наверняка теперь в банковском счете образуется дыра... Черная...
Гулять так гулять!
Нина зашла в экспериментальную парикмахерскую. Вышла оттуда, имея на голове немыслимую косую стрижку. Над ее лицом поработал визажист, определивший тип Нины как «демоническая брюнетка».
– У вас кастинг? – спросил он.
– Еще какой! – ответила Нина.
СГС заехал за ней на спортивной двухместной машине, тесноватой, но явно из шикарных.
Вышел открыть ей дверцу. Притворно ахнул, увидев, и зарокотал всякую ерунду без передышки:
– Вы уверены, барышня, что не ошиблись машиной? И кавалером? Я всего-навсего шофер, но у моего хозяина никогда не было таких красивых девушек. Наденьте темные очки, пожалуйста, чтобы не ослеплять встречные машины...
Она отвечала на все это гордым молчанием (честно говоря, была смущена).