Воды любви (сборник) | Страница: 102

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Мой тупой редактор-молдаванин платил мне копейки, очень гордился этим, и говорил на редакционных пьянках, что подарил мне «окно в жизнь». Я не возражал, потому что мне было все равно, чем заниматься между двумя приемами супрастина и снотворного.

…После года работы меня повысили, и доверили не только сторожить редакцию по ночам, и носить газеты для экспедиторов, но и вычитывать статьи из проходных статей. Проходные, это значит, неважные. Их готовят за полгода заранее. Это как мода. Коллекция «зима» готовится летом и наоборот. Скажем, большой материал о том, какой кетчуп выбрать к шашлыку, пишут про запас еще в декабре, когда только пошел мокрый снег – а печатают в мае. О выборе лыжных ботинок – в июне. Ну и так далее. Писать их никто не любит, делают кое-как, в текстах много ошибок, и всем кажется, что с этим еще успеется – так что такие материалы выходят самыми «сырыми», ну, то есть неподготовленными. И как раз в них больше всего ошибок. Если их, конечно, не вычитать. Справлялся я так хорошо – перед тем, как поспать, я всегда читал в детдоме книги, – что со временем мне доверили не только вычитывать такие тексты, но и писать их. Как я это сделал, не спрашивайте. Писать-то я никогда не умел. Так что просто скопировал стиль, манеру и подачу письма из первого попавшегося мне материала. На мое счастье, он был из хорошего западного журнала – «Шпигель»? я не помню. А так как писать в редакциях всегда никто не умеет, на меня обратили внимание и стали доверять тексты сложнее. Так я стал журналистом. В моей личной жизни это ничего особо не изменило. Секса у меня не было, потому что с женщинами я не знакомился, а с бывшей женой спать особых причин не имел: разве что мне бы захотелось подцепить общий с общежитием автодорожного техникума триппер. Единственное изменение: я поменял подсобку на съемную однокомнатную квартиру. Это было все равно, что оставаться жить в Доме Печати. Разве что, по утрам никто не будил, так что приходилось заводить будильник. Нос был у меня все время заложен, а глаза чесались, и я не чувствовал запах, да и вкус не очень, если честно, отчего все было довольно серым. Зато я был избавлен от излишеств: не очень-то переешь или перепьешь, не чувствуя, что именно ты ешь и пьешь. Вечерами я приходил домой, выпивал таблетку супрастина – от газетных архивов, наполненных пылью, клещами и микроорганизмами тысяч бедняг, сидевших над ними до меня, аллергия моя разыгралась, – и перед тем, как крепко вырубиться, читал. Чаще всего, какую-нибудь чушь. Романы Стивенсона, советские детективы про чекистов в тылу врага во время Великой Отечественной Войны, американские детективы 80—хх годов, научные монографии. Мне было неважно, что я читаю. Главное было – взять в руки книгу и дать тексту сморить себя. Так что я мог перечитывать одну книгу по десять, а то и больше раз. Выбор чтения был обусловлен еще и тем, что я никогда не покупал книг. Просто не мог себе позволить. В Молдавии в это время развернулась национал-освободительная борьба. Многие жители республики уезжали, а библиотеки бросали прямо на тротуарах. Так что я выходил в город и набирал себе сумку книг на первом попавшемся развале. Некоторые тексты знал наизусть. «Бриллианты для диктатуры пролетариата», например.

Собственно, ее я и читал, когда ко мне прилетела Динь-Динь.

Знаю, это звучит странно. Особенно, когда взрослый мужчина верит в такое. Но, знаете, поверить в фею Динь-Динь было ничуть не менее странно, чем вообразить, что у меня была мать. Которая, тем не менее, была, которую я не помню, и которая возилась в комнате с пряными сокровищами, и чьи волосы пахли апельсиновой цедрой. Это было… как сказка. А раз так, то что мне стоило поверить в еще одну? Так что я особо не удивился, когда я лег читать книгу Юлиана Семенова, и почти было уснул, а прямо передо мной появилась вдруг тоненькая девочка с крылышками, как у стрекозы. Я даже был настолько начитан, что сразу понял, кто это.

– Динь-динь-динь, – залилась она мелодичным звоном.

– Вставай, вставай, вставай, – сказала она.

Замельтешила. Я захлопнул книгу, фея обиженно пискнула, ведь я едва ее не прихлопнул.

– Ой, извини, – сказал я.

– В следующий-следующий-следующий раз аккуратнее, чудачок! – пискнула она.

– А можно встать на одно место? – попросил я.

– Вставай-вставай-вставай, – пискнула фея.

– Да нет, тебе, – попросил я.

Она исполнила просьбу и замерла на моем колене. Красивая, миниатюрная – не то слово, она была не длиннее ладони, – в обтягивающем, переливавшемся всеми красками комбинезоне, и с карнавальной маской на лице. Такие надевали жены мужчин, пополнявших фотографиями сайты «Май вайф энд хёр блэк френдс» (да-да, интернет в Молдавии появлялся и становился все популярнее). Видимо, что-то такое отразилось на моем лице, так что фея строго сказала:

– Прекратить-прекратить-прекратить! – сказала она.

– А можно ограничиться одним разом, – сказал я.

– Можно, – сказала она.

Замолчала, повернулась в профиль. Я забыл сказать, что у нее были длинные волосы, собранные в косу, а та, в свою очередь, в настоящую башню на голове. И еще у нее была грудь. Ну, для ее комплекции, конечно. Я залюбовался.

– Все рассмотрел, – сказала она.

– Да, – сказал я, тяжело дыша из-за насморка.

– А, совсем забыла, – сказала она.

Снова взлетела, переливаясь, как радуга, и коснулась моего носа палочкой. Сначала я не понял. А потом, когда почуял запах свежего кофе, который заваривала соседка, оставлявшая окно на кухню всегда открытым, чуть с ума не сошел. Потому что после кофе в мой нос хлынули запахи: мокрого от дождя асфальта, свежевыстиранной – меня приучили к аккуратности в детдоме – простыни, аромат духов Динь-Динь, запах моей зубной пасты, цветов на телевизоре, вчерашнего хлеба, который я держал открытым, чтобы он скорее подсох… И, как ни странно, вместе с запахами в комнату хлынули цвета. Я вдруг понял, что я Настоящий. И все вокруг Настоящее. А раньше мне так не казалось – все это было, словно нелепый, чужой фильм, который я смотрю нехотя, словно сериал по телевизору – просто потому, что другие каналы временно не работают. И я ощутил, что живу.

Наверное, на лице у меня все было написано. Так что Динь-Динь захлопала в ладоши, и сказала:

– За мной, за мной, за мной!

Я встал с кровати, не очень понимая, куда это, за ней, но уже готовый обхватить фею, как Малыш – Карлсона, – и взлететь в воздух. Но все оказалось куда проще. Воздух передо мной словно бы разошелся – как воды моря, вздумай оно расступиться, – и я пошел в черную дыру вслед за мелькнувшей туда феей. Это оказалось коридором, только не страшным, а светлым и чудным – как сказочный лес. Везде мелькали зайчики и ежики – нарисованные, как в мультфильмах – на ветках пели птички и Белоснежки. Оленята с огромными глазами робко подходили понюхать мою одежду. То и дело вспыхивали огни, из фонтана вырывалась с плеском Русалочки, Микки Маус с подружкой подбегали ко мне пожать руку. А за одним поворотом мы встретили Красную Шапочку. В общем, все это напоминало гигантский Диснейленд, только персонажи все были нарисованы. Но они были куда более настоящими чем все, что мне доводилось видеть до того в жизни. Может, это и была жизнь, а то, что я оставил в комнате – просто сном, тяжелым сном от противоаллергических лекарств? Я поспешил за фонтанчиком искр, которые оставляла фея, и попал на прекрасный луг, за которым виднелось – на весь горизонт, – маковое поле. Динь-Динь сидела на цветке. Я подошел. Она махнула рукой в сторону красного поля. Сказала