– А чего тут удивляться, – сказал товарищ капитан.
– Берешь, лейтеха, мешок сахара, – сказал он, взяв мешок сахара.
– Отсыпаешь из него ведро сахара, – сказал он, отсыпав ведро сахара.
– Выливаешь на мешок ведро воды, – сказал он, вылив на него ведро воды.
– И получаешь все тот же по весу мешок сахара, – сказал он.
– А ведро сахара берешь себе, на личные нужды, – сказал он.
– Служи, салага, как дед служил, – сказал он.
– А дед служил и не тужил, – сказал он.
– Да, но сахар же, – сказал товарищ лейтенант.
– Да, – сказал товарищ капитан, отсыпая ведро сахара из мешка.
– Он же того… – сказал лейтенант.
– Будет мокрый, – сказал он.
Тупой лейтенант мне попался, подумал товарищ капитан. Вздохнул. Глянул укоризненно. Поймал взгляд Нинки, на кухне сидевшей за мужчинами, да следившей, чтобы огурчики не заканчивались. Сказал:
– А батарея на что, лейтеха? – сказал он.
– Зенитная? – сказал лейтеха.
–… – сказал товарищ капитан.
– И где вас таких делают? – сказал он.
– На кузне, – сказал лейтенант.
– Гвозди бы делать из этих людей, – сказал он.
Говорил медленно – читал фразу на вымпеле, полученном за отличную подготовку к Олимпиаде училища. Которая была прям как Олимпиада 80—го года, потому что там тоже никаких американцев не было, а были только чекисты да черные. Что, впрочем, одно и то же, вспомнив национальный состав училища, подумал лейтенант.
– Батарея, да не та, – сказал капитан.
– Отопления, – сказал он.
– А не стыдно ли? – сказал лейтенант.
– В смысле? – сказал капитан.
– Ну, там, краст… ну бра… – забормотал лейтенант.
– Ты по описи сахара сколько взял? – сказал капитан.
– Сто кило, – сказал лейтенант.
– А вернешь сколько? – сказал капитан.
– Сто кило, – сказал лейтенант.
– ак чего ты целку из себя строишь, лейтенант, – сказал товарищ капитан.
– Нинка детишкам варенья сварит, – сказал он.
– А если… – сказал товарищ лейтенант.
– Думаешь, товарищ генерал не в курсе? – сказал капитан.
– Он, небось, туда уже три ведра воды вылил, – сказал он.
– Контора у нас демократичная, – сказал он.
– И потом, – сказал он.
– Зарплаты у нас скромные, – сказал он.
– Не за деньги работаем, – сказал он.
Дренькнула дверь, задрожало стекло. Заполнилась кухня звонкими голосами. Ванька, Васька да Машка вбежали комом сцепившимся. Залипли ручонки детские на шее лейтехи. Эх, хорошо как, подумал лейтенант. Да заради деток чего бы и не сцедить сахарку-то. Сказал:
– Наливай!
* * *
…сахар на батарее белел, словно героин в фильмах про наркобаронов.
– «Человек со шрамом», – сказал товарищ капитан, собираясь.
– Какой он все-таки… тонко чувствующий, – подумала Нина.
– Неужто он ее чпокнул, пока я в ванной блевал, – подумал товарищ лейтенант.
– Папка пошел долг свой выполнять, – подумали Машка Ванька да Васька.
– Хорошо я ее чпокнул, пока он в ванной блевал, – подумал товарищ капитан.
Накинул на себя плащ кожаный – урезанный наполовину, чтобы, значит, по полу не тащился, – дождался, пока лейтеха оденется, выкатился в подъезд. Подтянулся на руках, уселся лихо на перила, и как Кит Ветрогон в мультфильме про медведя Балу и других голливудских затейных животных, покатился вниз. Только глаза в темноте подъезда сверкнули! Лейтенант, даром, что здоровый, за капитаном еле поспел. С трудом поместился в машину-инвалидку. Сказал, глядя в зеркало заднего вида:
– Чисто, слежки нет.
Тронулись, встроились в бурное движение московское. Подрезали тачку крутую с мигалками, и едва водила пистолет было достал, сверкнули из-за лобовухи удостоверениями. Дождались, пока терпила сам у себя отсосет – капитан снимал на мобилу, – простили лоха, и помчались дальше.
– Товарищ капитан, – сказал лейтеха, волнуясь.
– Да, лейтеха, – сказал товарищ капитан, лихо нажимая на педали скорости палкой специальной.
– Расскажите… – сказал лейтенант.
– Про самое-самое свое задание… – сказал лейтеха.
Капитан задумчиво хмыкнул. Морщинами прорезалось мужественное, словно у актера в фильме про разведчиков, лицо.
– Значит, так, лейтеха, – сказал он.
– Шли мы караваном из Пянджского ущелья, – сказал он.
– А тут нам навстречу вылетает колонна вертолетов, – сказал он.
– И все «черные ястребы» – сказал он.
– ЦРУ и МИ-6, – сказал он.
–… в рот, – сказал лейтенант ошеломленно.
–… – недовольно покосился на него товарищ капитан.
– Виноват, товарищ капитан, – сказал лейтенант.
– В общем, беру я в правую руку свой «Калаш», – сказал товарищ капитан.
– А в левую миномет… – сказал он.
Закапал на лобовое стекло дожь. Ну, в смысле дождь, но любимый певец лейтехи, Юрий Юлианович Батька Шевчук, он же всегда говорит только «дожь».
– Грянул летний гром, – мысленно напел про себя лейтенант.
– И дожжем замыло, задолбало все вокруг, – пропел он.
Капитан рассказывал, и суровая правда войны его – немногословная, как все мужчины, – резала слух лейтенанта обнаженным и неприкрытым смыслом их трудной и такой нужной всем работы.
–… ой обнаженный и неприкрытый смысл, – сказал товарищ капитан.
–… нашей трудной и такой нужной всем работы, – сказал он.
–… надцать мошонок срезал и засушил, – сказал он.
Тронул мешочек, висящий на зеркале заднего вида.
Рассмеялся.
* * *
В подвале дома по указанному адресу Икс было сухо и тепло.
Вышел лейтеха из подвала, вынул из багажника мешок с мокрым сахаром, и потащил вниз. Затем и второй принес…
* * *
…когда дом с сахаром в подвале взорвался, старший лейтенант был в командировке.
Вернувшись, – загорелый, щетинистый, мужественный, – он долго стоял в кабинете товарища генерала, не слыша слов ободрения и утешения, не чувствуя похлопываний по плечу… Стоял и молча смотрел в карту с синими и красными флажками. Один из которых был воткнут в тот самый дом… Что взорвался, унеся жизни 156 жильцов. Среди которых были Нинок, Васек, Ванька, да Машка… Гулко и пусто, пусто и гулко будет отныне в моем сердце, думал лейтенант. Совсем как в доме, который у меня будет, если, конечно, дадут комнату в общаге по распределению. Ведь квартиры, как и дома, больше нет. Как и семьи… Так думал лейтенант и слезы катились по его мужественному лицу на бронежилет, а потом и на берцы, которые, он, конечно же, не успел снять после своей опасной командировки.