И которыми он в командировке бУхал.…
Раздавались гулким эхом вдалеке слова утешения товарища генерала.
–.. ваш рот, – говорил товарищ генерал.
– Кто же знал, что вы, притырки, – говорил товарищ генерал.
– Намочите тротил, – говорил он.
– И сопрете себе целое ведро, – говорил он.
– Вот он возьми, и не взорвись там где надо, – сказал он.
– И там, где не надо, взорвись, – говорил он.
– Вы же сказали, саха… – сказал лейтенант.
– Ты в разведке дебил или где? – сказал генерал.
– А маскировка? – сказал он.
Лейтенант молчал, окаменевший, прятал горе свое за щетинистыми бровями, сопел тяжело, старался не думать о плохом. Глядел на кадры репортажа, который ему показывали: с бегущей строкой, людишками, несущимися из дома, где два мешка сахару нашли – пресс-служба так и заявила, что, мол сахар, да учения, – и развалины своего дома. Того, где на батарее ведро тротилу высохло да взорвало все. Даже клочков от семьи не нашли…
–… ы не журись, Сашка, – услышал лейтенант.
– Сашка же тебя зовут? – сказал товарищ генерал.
– Колька, – сказал лейтенант безучастно.
– Колька, братан, не журись, – сказал товарищ генерал.
– Мы, твоя контора, твоя семья, – сказал он.
– Не оставим тебя в беде, – сказал он.
– Мы все тебе компенсируем, – сказал он.
– Вот тебе за Ваньку, – сказал он, протягивая конверт.
– Вот тебе за Маньку, – сказал он, протягивая второй конверт.
– А вот и Ваську, – сказал он, щедро даря третий конверт.
– За Нинку, извини, не положено, – сказал он, разведя руками.
– Она у тебя домохозяйка была и не застрахованная, – сказал он.
– К тому же, Игорешка, не убивайся ты так по ней, – сказал он.
– Гулящая она была, – сказал он.
– С капитаном Долом перлась, – сказал он.
– Который и придумал всю эту аферу с сахаром, – сказал он.
– Конечно, не просто так, а потому что он, – сказал он.
– Был давно уже перевербован, – сказал он.
– Когда?! – сказал лейтенант.
– Еще в Афгане, – сказал товарищ генерал.
Закурил, глядя на карту. Сказал горько:
– Он мне как сын был… – сказал он.
– Но однажды, – сказал он.
– Шли мы караваном из Пянджского ущелья, – сказал он.
– А тут нам навстречу вылетает колонна вертолетов, – сказал он.
– И все «черные ястребы»… – сказал он.
– ЦРУ и МИ-6, – сказал он.
–… в рот, – сказал лейтенант ошеломленно.
–… – недовольно покосился на него товарищ генерал
– Виноват, товарищ капитан, – сказал лейтенант.
– В общем, беру я в правую руку свой «Калаш», – сказал товарищ генерал.
– А в левую миномет… – сказал он.
– А когда бой кончилась, он и появился, – сказал он.
– Мол, контузия, был в канаве, – сказал он.
– Ради прикрытия, ноги себе отрезал, – сказал он.
– Но мы, конечно, рано или поздно разоблачаем всех, – сказал он.
Включил телевизор. На экране забегали полосы, потом картинка появилась. Висел на струнах фортепиано под потолком обрубок капитана Дола. Страшно похожий на какого-то удивительного парашютиста, вздумай тот отрезать себе ноги, раздеться догола, и обмотаться стропами без купола и отрезать себе мошонку.
Капитан кричал, и кричал страшно. Совесть, подумал лейтенант. Товарищ генерал кивнул.
– Совесть мучает, – сказал товарищ генерал.
Выключил экран, закурил. Помацал себе правую сиську.
– Сердце, лейтеха, – сказал он, поймав взгляд лейтенанта.
– Я же все через него пропускаю, – сказал он.
– Вы же мне как дети, – сказал он.
– Родные, – сказал он.
– А почему справа? – сказал лейтенант.
– Так мы ведь всегда правы, – сказал генерал.
Встал. Потянулся.
– Кстати, о детях, – сказал он.
– Мы тут с пацанами… – сказал он неловко.
– Раз уж такая фигня… – сказал он.
– Ну в смысле без детей… – сказал он.
– И твои погибли… – сказал он.
– Одиночество, тоска,, – сказал он.
– В общем, вот, – сказал он.
– В конце-то концов, дети вырастают и на хер шлют, – сказал он.
– Бабы все шлюхи, – сказал он.
– А это… не обманет не предаст… – сказал он.
Свистнул. Из-под стола вылезла овчарка.
– Вот тебе Джульбарс вместо семьи, – сказал товарищ генерал.
Пес, виляя хвостом, обнюхал берцы лейтенанта и задрал лапу. Это, наверное, чтобы сбить с толку поисковиков, подумал лейтенант. Джульбарс сел, оглядываясь.
– Джульбарс, – сказал ему лейтенант.
– Он на Джульбарса не отзывается, – сказал генерал.
– Только на Рекса, – сказал он.
Овчарка, заслышав «рекс», гавкнула утвердительно.
– Настоящий разведчик, – подумал лейтенант.
Кивнул генерал утешительно. Сказал в спину уходящему с верным псом лейтехе.
– И это, Петров, – сказал он.
– Антонов, – сказал, не оборачиваясь, Антонов.
– Антонов, – сказал генерал.
– Ведро сахару-то верни, – сказал он.
– В бухгалтерию, – сказал он.
* * *
Конечно, смирение к лейтенанту Антонову пришло не сразу.
Как ему и говорил и предупреждал о том штатный психолог ФСБ, который провел с ним три сеанса психотерапии, поначалу его будут мучить фантомные боли.
– Типа как капитана Дола по поводу ног, – сказал психолог.
– Только вы эти мысли гоните прочь, – сказал психолог.
– Потому что если мы их узнаем, – сказал он.
– То мучить вас будут не мысли, а мы, – сказал он.
– Так что просто начните рисовать, купаться с дельфинами, – сказал он.
– Выгуливайте собаку, учите ее всяким штукам, – сказал он.
Лейтенанту семья поначалу снилась. Детки играющие… Теплые, шелковистые волосы Нинки, живот ее, размякший после родов и такой… родной. Просыпаясь, лейтенант с болью видел, что рука его тонет в брюхе Джульбарса, который, скотина ебанная, упорно не желал спать на полу, а только на кровати. Первые несколько месяцев лейтенант пил. А когда понял, что ничего не помогает, ступил на скользкую тропинку предательства.