Джеймс с удивлением глядел на выбоины и трещины кишиневского асфальта. На то, как дети спорят за право просраться прямо посреди песочницы с бродячими собаками. На нищих на главных проспектах… Потрясающая нищета, подумал он. Невероятная грязь, подумал он. Ну прямо Гаити гребанное, подумал он. В это время из-за угла на него выбежала курица с отрубленной головой, и запиской в перьях.
Развернув записку, Джеймс прочитал шифровку.
«… север… полшестого… восемнадцать раз провернешь… сблевани по кругу… в полночь тыква… а крысы на вокзале… когда гребнешь, позови… почему мамалыга сладкая… твоя вторая Лиза».
Сжал зубы, открыл дверь в подъезд, и осторожно сунул ключ в дверь квартиры Лоринкова.
* * *
Джеймсу Бонду понравилось в квартире писателя Лоринкова.
Она очень отличалась от всего остального Кишинева. В ней пахло розами, потому что везде стояли свежие розы, – было чисто, аккуратно, убрано, уютно, и не было проституток, молдаван, трехцветных флагов, и маршруток. Теперь понятно, почему у него на родине репутация изгоя и «белой вороны», подумал Джеймс. Аккуратно повесил зонтик с ядовитой иглой на вешалку, разулся, и прошел в комнату. Там, сидя за ноут-буком, сворачивал и разворачивал окна с порнографией 70—хх годов, плотный мужчина, по всей видимости, Лоринков.
Глядя на постеры фильма «Датские школьницы 1976», Бонд забылся.
– Здоровское порно, – сказал Джеймс, присев рядом.
– Семидесятые, – сказал Лоринков, не отрываясь от экрана.
– Женщины еще носили длинные волосы на голове, – сказал Джеймс.
– Умеренно брили промежность, – сказал Лоринков.
– И у них все было настоящим, – сказал Джеймс.
– Грудь, губы, задница, все было настоящим, – сказал Лоринков.
– Не то, что эти нынешние силиконовые монстры, – сказал Джеймс.
– Не то, что эти извращения нынешнего времени, – сказал Лоринков.
– Раньше как, – сказал он.
– Сверху, снизу, сзади, и спустить на мохнатку, – сказал он.
– И размазать, – сказал Джеймс.
– А то как же, – сказал Лоринков.
– Причем часами, – сказал Джеймс.
– А как выглядели женщины?! – воскликнул Лоринков.
– Господи, да порноактриса 70—хх годов выглядит свежее и красивее звезды кино 2000—х! – восклинул Джеймс Бонд в волнении.
– Нет, ну исключая Скарлет Йохансон и Шарлиз Терон, конечно, – поправился он под осуждающим взглядом Лоринкова.
– Исключая Терон и Йохансон, согласен, – сказал Лоринков.
– Нет ничего лучше порнографии семидесятых годов двадцатого века, – сказали они хором.
Лоринков в волнении вскочил, и пошел на кухню за выпивкой.
Джеймс огляделся. В огромном проеме между кухней и комнатой, на импровизированной барной стойке, стояли виски и ракы, вино и коньяк… Плавала в пузатом аквариуме не менее пузатая рыбка. На стекле было наклеена бумажка с надписью «Рыбка Евдокия». По стенам висели фотографии смеющихся детей, кроткой симпатичной женщины с железным взглядом («а ведь она даст фору Ее Величеству», понял Джеймс), и картины. В углу – десятка три книг, распечатка порнорассказа «Космический трах», скамья и штанга с гантелями. В большой зале мебели, за исключением огромной кровати, не было. Настоящий траходром, подумал с уважением Бонд. Над входом в зал висела табличка «Западно– и восточноевропейским интеллектуалам вход воспрещен».
Вот квартира Настоящего Интеллектуала, подумал Бонд.
– А семья, простите…? – крикнул Джеймс на кухню.
– На море, отдыхают, – крикнул в ответ Лоринков.
Вернулся в комнату с двумя стаканами, снял с подоконника виски, разлил.
– А вы, собственно, кто? – сказал он.
– Бонд, – сказал смущенно агент, вспомнив цель визита.
– Ну, Джеймс, – сказал он.
– Потрясающе, велкам, – сказал Лоринков.
Мужчины выпили. Врукопашную могу и не справиться, подумал Бонд. Хорошая форма Лоринкова стала для него неприятным сюрпризом.
– А что это вы такой… широкий, – сказал он.
– А разве с местными туземцами по-другому можно? – скзаал Лоринков, пожав плечами и потрогав с удовольствием бицепс.
– Верно, – сказал, вспомнив туземцев, сказал Бонд.
– Буду краток, – сказал он.
– Это фраза российского политика Путина, – сказал Лоринков.
– Пардон, – сказал Бонд.
– Не нужно французского, – сказал Лоринков.
– Дерридов этих, – сказал он с брезгливостью.
– Вы тоже их не любите? – сказал Бонд с радостью.
– А кто еще их любит? – сказал Лоринков.
Бонд кивнул. Королеве было бы приятно, подумал он. Способный молодой человек, подумал он. Да и порнорассказы тачает что надо! Жаль…
– Я прибыл Вас убить, – сказал он с огорчением.
– Бывает, – сказал Лоринков.
– А кто заказал, – сказал Лоринков.
– О-о-о, – сказал Бонд.
– Небось, Главного Общества Властителей Нашей Ойкумены? – сказал Лоринков.
– Что? – сказал Бонд.
– Так я ведь в курсе, – сказал Лоринков.
– Откуда.. – сказал Бонд.
– Что про… – сказал Бонд.
– Я по.. – сказал Бонд заплетающимся языком.
– Метопроциклодол, – сказал Лоринков.
– Мышцы немеют от него, – сказал Лоринков.
– А язык ведь тоже мышца! – сказал он.
Бонд, не успев объясниться, упал лицом вниз.
* * *
…очнулся Бонд, глядя в синее небо. Внизу шумели машины. Рядом стояли лыжи, трехлитровая стеклянная банка с чем-то прокисшим, велосипедное колесо, и печатная машинка «Ятрань» без каретки. Балкон, понял Бонд.
– Извините, Джеймс, – сказал Лоринков, сидевший рядышком на стуле.
– На балконе не так слышно, – сказал он виновато.
– Что вы собираетесь сделать? – сказал Бонд с улыбкой.
– Начать читать мне часовую речь о том, как вы раскусили наше ГОВНО, и сумели опередить меня? – сказал он.
– За мной придут миллионы, – сказал он.
– У нас длинные руки, – сказал он.
– Ну? – сказал он.
– Да, – сказал Лоринков.
– Я и правда собрался прочитать вам часовую речь про то, как раскусил ваше общество, и сыграл на опережение, – сказал Лоринков.
– Все злодеи одинаковы, – сказал Бонд.
Улыбнулся, кивнул и начал слушать, осторожно распутывая веревки на руках. Лоринков прокашлялся, отпил коньяку – зря, не стоит смешивать, подумал Бонд, – поставил бутылку на пол, вынул из-под коробки пистолет и выстрелил агенту 007 в лицо. Наступил на подергивающиеся ноги, с отвращение отвернулся, и, не глядя, еще раз выстрелил. Обернулся, лишь когда Бонд затих. Выпил еще, набрал номер.