До встречи он звонил ей каждую неделю и все стасовские новости знал, но все равно жадно выспрашивал про всех соседей, про больных, которых она лечила. Ту, совсем давнюю встречу с матерью он помнил в мельчайших подробностях, а последующие встречи – не очень.
Петр Михайлович не сразу понял, что плачет.
Права была соседка Шура, ничего хорошего не вышло из его давней любви. Только горе.
Пистолет оттягивал сумку, и Дарья взяла ее под мышку. Ее спас бог, не иначе. Ведь могла прикончить недавнего любовника, вполне могла. Сейчас ее мучило не то, что она запросто могла убить человека – по ее мнению, другого он и не заслуживал. Сейчас она холодела от страха, представляя, как Олег всю оставшуюся жизнь стеснялся бы матери-уголовницы.
А ведь, пожалуй, Георгий деду нравился, поняла Дарья. Он бы не позволил ей выйти замуж за ничтожество, видя несчастную жизнь дочери. Деду Гера нравился, а она, Дарья, портила себе жизнь, мечтая о другом. Сейчас она понимала, что никто другой ей не нужен и никогда не будет. Им было хорошо вместе, сначала втроем с Олежкой, а потом вдвоем, когда Олег вырос и у него начиналась своя жизнь.
Дарья не представляла, чем она займет длинные вечера и бесконечные выходные без мужа. Кому она станет рассказывать обо всем забавном, что случилось за день на работе? Подруг у нее не было, да она и не слишком верила в женскую дружбу. У нее был Гера, на которого она без конца злилась, а он заменил ей всех подруг, вместе взятых.
Впрочем, сейчас нужно думать о другом.
Дарья села в подвернувшийся троллейбус, крепко прижимая к себе тяжелую сумку с наградным пистолетом, потом снова прошлась пешком и миновала турникет в офисном здании. Она не думала, что кто-нибудь выйдет на службу в субботу, дверь в одну из комнат была открыта, и она, заглянув туда из любопытства, кивнула Юле Борисовой. Пока компьютер загружался, Дарья сварила себе кофе, а потом долго изучала счета за текущий год, аккуратно от руки записывая нужное на клочок бумаги.
Потом она снова шла пешком и ехала в троллейбусе и подошла к выдринскому подъезду, не слишком рассчитывая на успех. Ей повезло, она еще тыкала в кнопки домофона, когда он собственной персоной вылез из подъехавшего такси.
– Я сегодня гостей не принимаю. – Он слегка отодвинул ее от двери.
Это был другой Анатолий, постаревший и измученный, Дарье стало его жалко, и она порадовалась своей жалости. Нет в ней никакой черствости, зря мама наговаривает.
– Придется принять. – Она спокойно вошла за ним в подъезд, а потом в лифт.
– Даша, уйди, – попросил он, – пожалуйста.
– Не могу, – объяснила Дарья, глядя на него с сочувствием. Ей очень хотелось спросить, кого он сшиб так, что за ним приходила полиция, но не стала.
Он молча, не обращая на нее внимания, вошел в квартиру, скинул плащ, бросив его на стоявший около двери стул, и включил свет в ванной.
– Подожди, Толя, – попросила Дарья, – ты сейчас сделаешь то, что я скажу, и я уйду.
Он обернулся и, уставившись на направленный ему в лицо пистолет, процедил:
– Стерва.
– Может быть, – согласилась она.
Он, кажется, не испугался, и Дарье это понравилось. Она немного отступила, давая ему возможность пройти в комнату, и повела дулом, приглашая.
– Психопатка, – хмыкнул он.
Она пожала плечами – думай что хочешь.
– Иди, Толя, не задерживай ни себя, ни меня.
Он хлопнул дверью ванной и прошел в комнату, не глядя на пистолет, и это тоже ей понравилось.
– Включай компьютер. Ты сейчас переведешь на счет… – она левой рукой достала из кармана бумажку и прочитала реквизиты, – четырнадцать миллионов триста тысяч. На самом деле нужно немного больше, но это мы с Петром тебе прощаем.
Он перевел. Дарья, стоя за его спиной, дождалась, когда операция будет выполнена, и убрала пистолет в сумку. Ей очень хотелось пить. Хотелось простой холодной воды, но пить она не стала.
Еще ей хотелось спросить, как он предполагал заставить ее молчать, но она не спросила.
– Я тебя ненавижу, – вымученно сказал он ей вслед.
Она обернулась уже от двери и покачала головой.
– Нет, Толя. Ненавидеть умеют те, кто умеет любить.
По лестнице она, как и в прошлый раз, спустилась пешком.
Ей повезло – мамы не было дома, и она спокойно убрала пистолет на место, а потом постояла у большой фотографии деда. На снимке дед получился хорошо, военная форма ему шла, лицо было строгим и сосредоточенным. Он фотографироваться не любил, и после его смерти они с матерью долго выбирали, какое фото увеличить и повесить на стену. Правильно выбрали.
– Прости меня, дедушка, – вслух попросила Дарья.
Она редко звала его дедушкой, как правило, только дедом.
До дома идти было далеко, но она пошла пешком под мелким противным дождем. Шла медленно, не торопясь и ни о чем не думая. Ее ждала трудная, скорее всего, одинокая жизнь, и ей нужны были силы.
Альбомы для фотографий лежали внизу большого книжного шкафа. Наташа взяла все, залезла с ногами на уютный диван и не торопясь принялась рассматривать старые снимки. Фотографии начала прошлого века почти все были теми же, что и у родителей дома. Прадед, его брат, их дети. Были и такие снимки, которых у родителей не было, но их оказалось немного, и людей, изображенных на них, Наташа узнавала. Дальше пошли снимки предвоенного времени, и тут Наташа почти никого узнать не могла. Нужно будет спросить у папы. И наконец появились фотографии собственно Зинаидиной семьи – она сама, сначала очень молоденькая, потом постарше, муж, сын.
Наташа просмотрела все снимки и вернулась к книжному шкафу – других альбомов не было. Она еще прошлась по большому дому, внимательно оглядывая книжные полки, и вернулась на диван.
Фотографий маленького Коли было много, и одного, и с родителями, но после того, как ребенку исполнилось десять лет, – ни одной. Она снова взяла альбом в руки – точно, на последних фото Коле десять лет. И места для новых снимков в альбоме предостаточно. Где же более поздние?..
Она снова стала рассматривать маленького мальчика, который теперь был бы гораздо старше ее. Что-то знакомое есть в лице… Кого-то он ей напоминает, наверное, маленького папу.
Она посидела немного, не понимая, отчего ей стало тревожно, решительно поднялась и шагнула к компьютеру.
Комп удивил еще больше – он был абсолютно пуст. Ни одного файла, ни одной записи, ни одной фотографии. А вместе с тем им явно пользовались, клавиатура заметно стерта и не очень чистая.
Наташа посмотрела в окно на голые ветви садовых деревьев, яблонь, наверное, или груш, и полезла в Зинаидину почту. В ней ничего не было, ни входящих, ни исходящих, ни записной книжки. И корзина пуста.
Ничего себе тетушка. Прямо агент иностранной разведки.