Дурочка, она и не подозревала, что этими вопросами подписала себе смертный приговор. Как будто бы не нашла других слов!!!
– Кира, ты любишь меня?
Он включил свет в салоне, чтобы видеть ее. Она смотрела на него испуганными глазами, в которых не было ни любви, ни прежнего обожания. В них было любопытство, смешанное с надвигающимся страхом. Если бы он увидел любовь, безоглядную, сумасшедшую, если бы услышал от нее слова: «Я не буду задавать тебе лишних вопросов, ты можешь на меня во всем положиться, я люблю тебя и сделаю для тебя все!» Вот сказала бы хотя бы что-нибудь из этого, и он бы переменил свое решение. Он бы рассказал ей все, как есть. Поделился бы. И тогда они были бы союзниками. Вернее, сообщниками. Но слишком мало времени они провели вместе, и слишком грубо он повел себя тогда, когда вернулась Люба. Если бы он не прятал ее в кладовке и признался бы Любе, когда та вернулась, что любит Киру и хочет развестись, все было бы иначе. Но он не любил никого, ни Киру, ни Любу… В нем все давно уже перегорело. И его целью было поскорее расквитаться с кредитом, выкачать из Любы все, что можно, после того как она получит наследство, и начать новую жизнь. Но не в России. Он уже присмотрел себе дом в Испании, даже позвонил агенту по недвижимости в Москве, задал несколько вопросов, касающихся вида на жительство… Оказывается, испанские власти готовы предложить иностранцу вид на жительство при покупке недвижимости стоимостью не меньше ста шестидесяти тысяч евро… Он же намеревался получить от Любы гораздо большую сумму.
– Кира, ты чего молчишь? Я спросил тебя: ты любишь меня?
И рука его, обнимавшая ее шею, поползла по кожаной обивке сиденья наверх, туда, где находилось небольшое пространство, полка для шляп или зонтов, где у него был припасен ремень.
И тут он прочел в ее глазах неописуемый ужас! Словно ее затылок, коснувшись ремня, почувствовал близкую смерть…
– Пожалуйста, Вадим, отпусти меня… Ведь я не хотела ехать, не хотела… Я знала, предчувствовала, чем все это может кончиться… Меня же предупреждали… – Она говорила быстро, проглатывая слова и давясь ими. Она была отвратительна в этом своем страхе, исчезла вся ее привлекательность, женственность, сексуальность, все то, что притягивало его к ней прежде. Оставь он ее живой, она никогда не забудет эту дорогу, этот разговор и этот свой животный страх. И не сможет простить его за то, что источником этого страха стал именно он!
– Не убивай меня! Это же я, твоя Кира!!! Я буду молчать…
Он быстрым движением обвил ее шею ремнем, Кира сидела уже спиной к нему и извивалась, хрипела, корчась почти у него на коленях. А он все сильнее и сильнее стягивал ремень на ее шее, понимая, что стоит ему сейчас свалять дурака, пожалеть ее, как вся его жизнь полетит под откос. Он должен заставить ее замолчать. Она должна исчезнуть. Совсем.
Наконец она перестала двигаться, тело ее обмякло, он отпустил ремень, и Кира завалилась вбок. Не решаясь повернуть ее лицо к себе, чтобы убедиться в том, что она мертва, Вадим приложил руку к шее, в том месте, где проходила сонная артерия. Пульса не обнаружилось.
Он вышел из машины, пересел снова на заднее сиденье, но только уже лицом к своей жертве. Признаки удушения были налицо. И они были отвратительны. Вадим достал пудреницу жены, которую предусмотрительно взял с ее столика в спальне специально, чтобы проверить с помощью вставленного в нее зеркальца, есть ли дыхание, не запотевает ли оно.
Кира не дышала, она была убедительно мертва.
Тогда он, оглянувшись и удостоверившись в том, что вокруг никого нет, вытащил тело из машины на обочину дороги и потащил к крутому спуску, где чернели кусты. Спрятал в густых ветках, присыпав листьями.
Кира была, к счастью, без сумочки, поэтому не пришлось ничего сжигать при помощи бензина, бутылка которого была припасена специально для этого.
Телефон же ее, который он нашел в кармане ее куртки, он растоптал на дороге, растер в пыль…
Все, дело сделано. Пора возвращаться домой.
Вадим сел за руль. Удивительное дело, он успокоился. Быть может, потом наступит тот момент, который испытывают все убийцы, когда ему станет страшно, стыдно. Но пока что он испытывал лишь сильнейшее облегчение.
Еще хотелось выпить.
Он мчался обратно в город, освещая себе путь в спасительный рай мощными фарами.
Остается только набраться терпения, чтобы дожить все эти месяцы до весны рядом с Любой. Но и ее тоже надо бы приструнить. Намекнуть ей, что он знает о ее причастности к убийству сестры. Это так, на всякий случай. А еще лучше вообще с ней не общаться. Не ругаться, не конфликтовать.
В нем было так много самых разных чувств, от злости и презрения к жене из-за того, что она, пусть и невольно, втянула его в историю с убийством сестры, до теплых, почти родственных чувств к ней же, что, когда он, войдя в квартиру и увидев жену, хотел что-то сказать ей, как-то выразить эти самые чувства, вместо этого просто прошел в кухню, достал водку, плеснул себе в стакан и выпил.
Люба ходила за ним по пятам притихшая, молчаливая, словно и она тоже не знала, как себя вести, чтобы не дразнить его. Может, и она хотела бы с ним поговорить по душам и что-то рассказать, в чем-то признаться, чтобы облегчить душу, да Вадим не дал ей такой возможности.
– Я сам, – сказал он на ее попытки накрыть на стол. – Найду все сам и разогрею.
Он разогрел мясо, достал из холодильника салат, порезал хлеб, налил себе еще водки. Включил телевизор. Для фона. Люба на кухне так и не появилась. Слышно было, как она в спальне смотрит телевизор. Вот и хорошо, вот и славно! Ему сейчас никто и не нужен.
В кухне было тепло, еда выглядела так аппетитно, что Вадим, забыв о том, что пережил еще недавно, набросился на нее. Он выпивал и закусывал, получая наслаждение от еды, водки и от того приятного оцепенения, которое ему давал алкоголь.
Киру он словно выключил из своей жизни. Будто ее никогда и не было.
Он и сам не знал, откуда у него была такая уверенность, что его никто не вычислит. Предположим, когда ее станут искать, поднимут списки ее звонков. Ну и что, что она ему звонила? Или он ей? Да, они были любовниками. Но это не указывает на то, что он ее убил. Да и с какой стати? Она не беременна. В ее квартире они могут найти все его подарки, что будет свидетельствовать о его хорошем к ней отношении. Может, он ее любил? Спросят, почему не искал? Поссорились? Нет, вот этого-то как раз он говорить и не должен. Он скажет, что она собиралась с кем-то встретиться, чтобы поговорить о покупке кафе. И что больше он ее не видел.
Нет… Так не пойдет. Они, эти дотошные следователи, обязательно спросят, почему он не забил тревогу, почему ее не искал?
Может, придумать, что у нее появился другой мужчина?
Думать было лень.
Сытый, опьяневший и уставший, Вадим добрался до спальни, открыл дверь и увидел, что жена уже спит. Он тоже разделся, выключил лампу, залез под одеяло, прижался по привычке к жене и мгновенно уснул.