— Я не могу дать вам объяснений, — тихо сказала Маргарет. — Я поступила неправильно, но не совершила ничего постыдного, ничего из того, о чем вы знаете или думаете, что знаете. Надеюсь, мистер Торнтон судит меня более милосердно, чем вы, — она с трудом сдерживала рыдания, — но я верю, сударыня, у вас были добрые намерения.
— Благодарю, — сказала миссис Торнтон, выпрямляясь. — Я не знала, что в моих намерениях сомневаются. Это последний раз, когда я вмешиваюсь. Я вовсе не хотела соглашаться на просьбу вашей матери. Я не одобрила привязанности моего сына к вам, едва только ее заподозрила. Я считаю, что вы недостойны его. Но когда вы скомпрометировали себя во время бунта, сделав себя предметом пересудов среди служанок и рабочих, я поняла, что не имею права противиться желанию сына сделать вам предложение — желанию, которое он, между прочим, не высказывал до того дня. — Маргарет вздрогнула и глубоко вздохнула, на что тем не менее миссис Торнтон не обратила внимания. — Он пришел к вам. Вы, очевидно, изменили свое намерение. Я вчера сказала сыну, что подумала, возможно, за столь короткое время вы могли получить письмо или узнать что-то о другом своем поклоннике…
— Так вот как вы судите обо мне, сударыня? — спросила Маргарет, с гордым презрением выгнув гибкую, как у лебедя, шею. — Ни слова больше, миссис Торнтон! Я не намерена оправдываться перед вами в чем бы то ни было. Я ухожу, с вашего позволения.
И она покинула комнату с достоинством оскорбленной принцессы. Миссис Торнтон обладала чувством юмора в достаточной степени, чтобы почувствовать всю нелепость положения, в котором она оказалась. Ей ничего не оставалось, кроме как уйти. Поведение Маргарет не особенно расстроило ее, поскольку Маргарет для нее мало значила. Девица приняла все упреки миссис Торнтон близко к сердцу, как она и ожидала. Слезы девушки успокоили гостью намного больше, нежели это сделали бы молчание и сдержанность. Возмущение мисс Хейл показало, какой эффект произвели на нее слова миссис Торнтон. «Да, барышня, — подумала миссис Торнтон, — характер у вас в самом деле крутой. Если бы вы с Джоном поладили, ему бы пришлось держать вас твердой рукой, чтобы вы знали свое место. Но не думаю, что вы снова отправитесь гулять со своим кавалером в такой поздний час. У вас достаточно гордости и ума, чтобы не опуститься до этого. Мне нравятся девушки, вспыхивающие, когда узнают, что о них говорят и думают. Это показывает, что они не легкомысленны по натуре. А что до этой девушки, то она, может быть, смела, но уж никак не легкомысленна. Надо отдать ей должное. Фанни может быть легкомысленной, но не смелой. В ней, бедняжке, совсем нет отваги».
Утро для мистера Торнтона выдалось едва ли более удачным, чем для его матери. Она, во всяком случае, выполнила поставленную перед собой задачу. Он же пытался разобраться, в каком он теперь находится положении: какой ущерб принесла ему забастовка. Большая часть его капитала была вложена в новое оборудование и дорогие станки. Он также закупил много хлопка, чтобы выполнить крупные заказы. Но из-за забастовки он ужасно запаздывал с их выполнением. Даже с теми рабочими, которые трудились у него давно и были достаточно опытны, он не был уверен, что справится в срок. Неопытность ирландцев, которым еще только приходилось учиться ремеслу, тогда как требовалась усиленная работа, беспокоила мистера Торнтона.
Хиггинс пришел со своей просьбой в неподходящее время. Но он обещал Маргарет сделать это во что бы то ни стало. Поэтому он стоял, прислонившись к стене, час за часом, переминаясь с ноги на ногу, хотя его гордость была ущемлена, недовольство нарастало с каждой минутой, а сам он становился все более угрюмым. Наконец загремел засов, из ворот вышел мистер Торнтон.
— Я бы хотел переговорить с вами, сэр.
— Я сейчас не могу, приятель. Я и так опаздываю.
— Тогда, сэр, полагаю, я дождусь, когда вы вернетесь.
Мистер Торнтон уже был далеко. Хиггинс вздохнул. По крайней мере, не зря. Перехватить его на улице — это единственный шанс увидеть хозяина. Если бы Хиггинс позвонил в звонок сторожки или даже поднялся в дом и спросил мистера Торнтона, его могли бы попросту направить к надсмотрщику. Поэтому он по-прежнему стоял у ворот, не удостаивая никого ответом и лишь коротко кивая тем рабочим, которые узнавали его и заговаривали с ним, когда с фабричного двора во время обеденного перерыва хлынула толпа, и бросая сердитый взгляд на ирландских штрейкбрехеров. Наконец вернулся мистер Торнтон.
— Как! Вы все еще здесь?!
— Да, сэр. Мне нужно поговорить с вами.
— Тогда пойдемте. Постойте, мы пройдем через двор. Рабочие еще не вернулись, поэтому мы сможем спокойно поговорить. Эти ребята, как я понял, еще на обеде, — сказал он, закрывая дверь сторожки.
Он остановился поговорить с надсмотрщиком. Последний тихо заметил:
— Я полагаю, вы знаете, сэр, что этот человек — Хиггинс, один из лидеров Союза рабочих. Он произнес ту речь в Херстфилде.
— Нет, я не знал, — ответил мистер Торнтон, быстро оглянувшись на своего спутника.
Он знал Хиггинса только по имени, но слышал, что он большой смутьян.
— Пройдемте, — сказал он более резким тоном, чем раньше.
«Такие люди, как он, — подумал Торнтон, — мешают торговле и вредят тому городу, где живут. Они просто демагоги, рвущиеся к власти любой ценой».
— Ну, сэр! Чего вы хотите от меня? — спросил мистер Торнтон, повернувшись к Хиггинсу, как только они оказались в конторе фабрики.
— Меня зовут Хиггинс…
— Я знаю вас, — прервал его мистер Торнтон. — Чего вы хотите, мистер Хиггинс? Вот вопрос.
— Я хочу работать.
— Работать! Значит, ты — славный парень и пришел ко мне просить работу? И ты не страдаешь от избытка наглости — это очевидно.
— У меня есть враги и клеветники. Но я никогда не слышал, чтобы кто-либо из них называл меня чересчур скромным, — ответил Хиггинс. Его больше разозлил тон мистера Торнтона, чем его слова.
Мистер Торнтон увидел на столе письмо, адресованное ему. Он взял его и прочел. Закончив читать, он взглянул на Хиггинса и спросил:
— Чего ты ждешь?
— Ответа на вопрос, который я задал.
— Я уже ответил. Не трать мое время.
— Вы намекнули, сэр, на мою наглость. Но меня учили, что следует отвечать или «да», или «нет», когда меня вежливо спрашивают. Я был бы вам благодарен, если бы вы дали мне работу. Хэмпер может подтвердить, что я умелый мастер.
— Я бы не советовал ссылаться на Хэмпера, приятель. Я уже слышал больше, чем тебе хотелось бы.
— И все же я бы рискнул. Что обо мне могут сказать плохого? Я делал то, что считал правильным, даже во вред себе.
— Тогда тебе лучше пойти к Хэмперу, чтобы он дал тебе работу. Мне пришлось уволить сотню моих лучших рабочих только потому, что они пошли за тобой и тебе подобными. И ты думаешь, теперь я возьму тебя? С тем же успехом я могу кинуть горящую головню в хлопок.