Это был бунт. Лелечка смотрела на меня с ужасом. Я знала, что пожалею об этом, Аичке – почти восемьдесят, не драться же с ней, пусть говорит что хочет. Она хочет как лучше, она считает, она уверена, что знает, как лучше!
К черту! Хватит! Мои родители бросили меня на Амалию, теперь эстафетная палочка у Аички… До каких пор? Не хочу и не буду! Хотя я прекрасно понимала, что эту битву мне не выиграть – в силу возраста Аички. Да и вообще…
– Леля, идешь? – крикнула я.
Не взглянув на Аичку, я двинула в кухню. Следом прибежала Лелечка. Она смотрела на меня испуганными глазами и вдруг выпалила шепотом:
– Молодец, Анечка! Ты… ты! Я так тебя люблю! Ты такая смелая!
Она бросилась мне на шею. Мы стояли, обнявшись, посреди кухни, я почувствовала: еще немного – и я разрыдаюсь…
– Елена! – раздалось из гостиной. – Иди сюда! Мне плохо!
– Не пойду, – прошептала Лелечка. – Я боюсь ее, всю жизнь! И Сеня боялся… как огня!
Сеней звали покойного мужа Аички.
– Собирайся! – твердо сказала я. – Будешь жить у меня.
– Я не могу сейчас ее бросить. Спасибо, Анечка.
– Леля, ты не одна, поняла? Ты можешь прийти ко мне в любую минуту. Обещай подумать. Обещаешь?
– Обещаю, Анечка. Спасибо за рогалики!
Я ушла, не попрощавшись с Аичкой…
Я шагала по улице, размахивая руками, повторяя в такт шагам: «Хва-тит! Хва-тит! Хва-тит!»
У моего подъезда стоял мужчина. Он явно кого-то ожидал, и мне вдруг стало страшно. Весь мой кураж мгновенно улетучился, я замедлила шаги. Двор был пуст и темен, едва горел дохлый фонарь над подъездом. Он пошел мне навстречу и, поравнявшись, произнес:
– Здравствуй, Аня, я уже собирался уходить. Я хотел поговорить с тобой.
К своему изумлению, я узнала Волика-Воланда, мужа Ольгицы. Вот уж вечер сюрпризов!
Он топал за мной наверх, на мой четвертый этаж, что-то бормоча; лифт снова не работал. В прихожей разделся, потер руки. Нос у него был багровым. Он, видимо, долго проторчал у подъезда и успел продрогнуть. Мне показалось, его колотил озноб. Возможно, он был пьян.
– Ты извини, что я… э-э-э… без звонка, – произнес он, запинаясь. – У меня нет твоего номера. Адрес я помню… как-то подвозил Олю. Нам нужно поговорить.
Выглядел он неважно – взъерошенный, помятый, в глаза мне не смотрел. Неужели у него действительно любовница? У этого… не верю! Что ему нужно?
– Чай? Кофе? – спросила я озадаченно.
– Чай, если можно.
Он уселся на диван, потирая руки. Видимо, никак не мог согреться.
– Тебе крепкий? – крикнула я из кухни.
– Не очень, – ответил он.
Я принесла поднос с двумя чашками, сахарницей, вазочкой с сухарями.
Он сказал:
– А меда у тебя нет? Я не употребляю сахар… печень.
– Сейчас!
Я принесла мед. Он положил себе две ложки, стал помешивать. На меня он по-прежнему не смотрел. Я вдруг почувствовала, как устала. Я хотела, чтобы он сказал, что собирался, и оставил меня в покое. Пусть все оставят меня в покое! Он никогда мне не нравился. Мы виделись всего ничего, причем один раз по делу – у меня был к нему вопрос. Встреча оказалась холостой, что не добавило к нему симпатии. Сейчас, после визита к близнецам, мне хотелось остаться одной, накрыться с головой пледом и зализать раны.
– Аня, я хотел поговорить с тобой… Ты подруга Оли, и я подумал…
Я взяла чашку, подула. Он смотрел напряженно. Я поставила чашку на столик. Пусть остынет.
– Меня беспокоит Оля… – пробормотал он. – Понимаешь, я много работаю, я все время в разъездах, а она… Я застал ее, она рылась в моем письменном столе. Я не знаю, что происходит. Может, она делилась с тобой? С вами? Я знаю, вы вместе встречали Новый год… ты и Бася, она говорила… Она ничего вам не рассказывала? – Он отхлебнул чай, громко сглотнул. – Я знаю, женщины делятся…
Я взяла свою чашку, подержала в руках. Вспомнила, что забыла положить сахар. Заколебалась – что лучше, сахар или мед? Набрала ложечкой мед, размешала…
В дверь позвонили.
– Извини, Волик, – бросила я и побежала в прихожую.
– Аня, это мы, – раздалось из-за двери. – Ты уже дома?
– Ой, ребята! – обрадовалась я. – Заходите!
Владик и Веня. Владик с неизменной кастрюлей, Веник – с музыкальным инструментом.
– Ты не одна? – насторожился Владик.
– Он уже уходит, – прошептала я. – Рада вас видеть, ребята!
Из гостиной раздался грохот и невнятный возглас. Я поспешила туда – оказалось, Волик опрокинул чашку и облился. Он был багровым от смущения. Владик и Веня таращились с порога.
– Анечка, извини, ради бога, – залепетал он. – Я не знаю, как это случилось… Я разбил чашку!
– У меня есть еще, – брякнула я.
Он вдруг поднялся:
– Я пойду…
– А чай? Посиди с нами. Это мой сосед Владик, это Веня. Он поиграет нам на флейте.
– Мне нужно идти, правда!
Волик неловко поднялся. Владик посторонился, пропуская его. Волик поспешно схватил свое кожаное пальто, нахлобучил волчий малахай и, пробормотав что-то вроде «Я еще позвоню!», бросился вон.
– Что это с ним? – спросил Владик.
– Не знаю, что-то у них с Ольгицей не ладится. Он уезжает в Англию и не берет ее с собой, а она подозревает, что у него любовница. Вот он и переживает. Только ты никому! – спохватилась я. – Как вы встретили Новый год?
– Нормально. Дома. Вдвоем. Тут у тебя был Федор Алексеев, он нам понравился, да, Веня? Это твой парень?
– Когда он здесь был?
– Позавчера. А потом пришел еще один, а Федор ушел. Этого зовут Виталий Щанский, он художник. Он знает ужас сколько анекдотов, правда, не все приличные. Вернее, совсем мало. Между прочим, Федор думал, что это оригинал, – Владик махнул рукой в сторону «Зимнего пейзажа». – Виталик так смеялся!
– Я тоже думала, – сказала я. – Я вижу, вы тут времени даром не теряли, не квартира, а проходной двор. Чай будешь?
– Давай! Я принес блины с творогом.
– А где Филипп? – спросил Веня. – Опять спрятался? Что у тебя за кот, не понимаю! Все время прячется, какой-то дикий!
Федору Алексееву долго не открывали. Он слышал, как за дверью кто-то возился, его долго рассматривали в глазок, и ничего не происходило. Федор улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок. Наконец оттуда спросили:
– Чего надо? – Голос был старческий, бесполый.
– Поговорить о вашем соседе…