Я тронула ее за локоть – Баська, когда закусывает удила, может наговорить лишнего. С чего вдруг ее так понесло?
– Я своего мужа люблю, – сказала ровно Ольгица, слегка порозовев скулами. – И он меня любит. У нас крепкая семья. А насчет этой истории… если ты мне сейчас скажешь, что готова влюбиться в столетнего старика, я тебе не поверю.
Я вспомнила визит Волика и его бессвязные речи. Крепкая семья? Верится с трудом, неладно что-то в Датском королевстве… А любовница? Баська открыла рот для достойного ответа, но не успела.
– Девочки мои дорогие! – закричал, подлетая к нам, неугомонный Леша Добродеев. – А я обыскался! Давайте номерки!
Выхватив у нас номерки, он умчался.
Мы посмотрели друг на друга. Настроения ужинать в компании шумного журналиста у меня не было.
– Только попробуй! – сказала Баська. – Пойдешь как миленькая. От Лешки животики надорвешь, самое то. Ты с нами? – повернулась она к Ольгице. – Или домой, к мужу?
Ольгица вздернула подбородок.
– Девочки! Одеваемся! – Леша Добродеев потрясал моей шубой, как тореадор красным лоскутом. Две другие висели у него через плечо.
Он привез нас в «Белую сову», где у него было все схвачено – нам предложили столик у подиума. Зал был полон, ревела музыка, дерганый свет бил по нервам. Народ отрывался забубенно, как перед концом света. Говор, смех, звяканье бокалов.
– Над чем работаем? – закричал Леша, наклоняясь к Баське.
– Новый сценарий – «Алгоритм Золушки»! – прокричала она в ответ.
– Как? – не понял Леша. – Какой алгоритм?
– Золушки!
Леша изумленно приподнял брови и лишился дара речи. Он не нашелся что сказать, и это было удивительно. Баська посмотрела на меня и ухмыльнулась. Наш спорный проект вышел на публику, обретая статус.
– Интересное название… очень дамское! – наконец сообразил Леша. – О любви, конечно?
– О любви!
– Как бедная девушка удачно вышла замуж?
– Откуда ты знаешь?
Я засмеялась. Леша комично развел руками, что, видимо, означало: знаем, что для вас главное!
– А как вам «Гарольд и Мод»?
– Штучная работа, – сказала Баська, вздохнув.
– Мне не понравилось, – сказала Ольгица. – Это все неправда и просто неприлично.
– Любовь – странная штука, – сказал Леша впервые серьезно, и это было тоже на него не похоже. – Никогда не знаешь, где прихватит. За каким поворотом и изгибом судьбы. Давайте за любовь, дорогие мои девочки!
Федор Алексеев неторопливо ходил по квартире учителя физики, застреленного пятнадцатого декабря прошлого года, и внимательно рассматривал книги на полках, фотографии на стене, предметы на письменном столе. Сосед Михаил Евменович молча стоял у порога. Он рассказал Федору, в который раз уже, про Ивана Ильича, какой он был правильный, умный, работящий, как они ездили на рыбалку, по грибы, про его друга, тоже учителя физики, Петра Петровича Трембача, который не дурак… это самое… принять – Михаил Евменович пощелкал себя пальцами по горлу. Но сам Иван Ильич – ни-ни! Меру знал. Как начнут говорить про науку – ничего не понять, а интересно! И про открытия научные, и про спутники – почему бьются, и про космос. Даже про летающие тарелки. Такое горе… Эх, жизнь наша пропащая!
Федор слушал молча, не мешал, давал выговориться. Погода окончательно испортилась. В окна бил мокрый снег – звук был неприятный, скрежещущий. Ветер пригибал деревья и ломал ветки. Сквозь бугорки мокрого снега проглядывала пожухлая серо-зеленая трава. Федор застыл у окна, наблюдая безрадостную картину.
Никакими ценностями учитель физики не владел! В этом сосед был категоричен. Только книги. И жена покойная была такая же, тоже учительница. Книги, поездки. В Италии были, в Англии. Даже в Индии. А у самих рюмок приличных и то не было – стопарики еще советские. И одеждой не интересовались, один костюм всего у Ивана Ильича, а так все джинсы да ковбойки. Дневник писал, графики погоды составлял, предсказывал, какое будет лето или зима. Говорил… Сосед замялся, вспоминая. Цикличность! И порядок уважал. Аккуратист страшный. Каждый день пылесосил. Говорил, пыль укорачивает жизнь. Жена мне всю голову проела – учись, говорит, как дом обихаживать.
С десяток фотографий на торцевой стене, в прямом неярком свете от окна. Выпускные классы. В первом ряду – классный руководитель. Короткий армейский ежик, темный, на последних фотографиях – седой. Жесткое лицо, жесткие складки в углах губ, светлые строгие глаза. У такого не забалуешься.
Меж двух окон, над письменным столом, картина – пожелтевшая бумага, скромная деревянная рамка. Набросок мягким карандашом или углем – заброшенный парк, аллея, разбитая тумба у входа. Межвременье, межсезонье – поздняя осень, похоже; голые деревья с черными кляксами птиц на верхушках. Хорошо передано настроение – все в прошлом, печаль, запустение. Штрих к образу хозяина…
И сын в Америке, от первого брака, они по электронной почте переписывались, сказал сосед. Иван Ильич рассказывал, сын тоже ученый, программист. Не женат.
– Ваши сказали, будут искать – наследник, больше нет никого, а тут все-таки полдома.
Фотография наследника в серебряной рамочке стояла на письменном столе. Федор присмотрелся – молодой парень с курткой через плечо, виден угол здания, какие-то люди…
И часов настенных у него не было, только ходики в кухне – жестянка, ширпотреб, сказал сосед. Иван Ильич носил наручные.
Монеты? Не было, кажется. Не увлекался он монетами…
Хлопнула дверь, в коридоре раздались торопливые шаги. В комнату заглянула женщина, поздоровалась. Сказала:
– Миша, на минутку!
Жена. Михаил Евменович извинился, и они ушли. Федор остался один. Он уселся на диван и стал думать. Зацепиться было решительно не за что. Может, прав Савелий, и это месть? Банальная, старая как мир, месть? Нет, нет и нет. Не принимается даже в качестве версии. Причина – оружие. Из одного оружия убиты четыре человека, похоже, не знавшие друг друга, принадлежавшие к разным социальным группам и разным поколениям. Что было у них общего? Непонятно. Но значит, было что-то…
Он задумался, глядя в окно. Было уже около пяти – он провел здесь три часа. Серость за окном сгустилась. Мягко светился зеленый шар настольной лампы, которую он включил – в комнате стало совсем темно. Ему показалось, что в дверь постучали. Он поднялся, на цыпочках вышел в коридор, прислушался. Стук повторился.
– Кто? – громко спросил Федор, прижимаясь к стене сбоку от двери. Здесь стояла кромешная тьма, он не знал, как включить свет.
– Извините, пожалуйста, мы не могли бы поговорить? – раздалось из-за двери. – Я сын Ивана Ильича.
Федор на ощупь открыл дверь, посторонился. Снаружи было немного светлее. Высокий человек ступил через порог. Федору удалось наконец нашарить выключатель, под потолком вспыхнула тусклая лампочка. Теперь они могли рассмотреть друг друга. Высокий парень в защитного цвета куртке, худощавый, коротко стриженный. Федор невольно искал сходство с погибшим. Пауза затягивалась.