— Как бы то ни было, надо переодеться, — сказала я своему отражению в зеркале и с удовлетворением отметила, что выгляжу не в пример лучше, чем до сна.
На моих щеках появился румянец, а синяки под глазами исчезли. Язык был красным, и ужасно хотелось есть.
Мне предстояло выбрать себе наряд по случаю «торжества», и я открыла дверцу шкафа.
И опять меня ожидал сюрприз.
На одной из полок я обнаружила большую картонную коробку, которой до этого там не было. Я это знала совершенно точно, но почти не удивилась, открыв ее. Внутри оказалось вечернее платье. Не хватало только надушенной записочки. Но тем не менее я ни минуты не сомневалась, кто прислал мне этот «трогательный знак внимания».
Я поняла, что меня стараются расположить к себе всеми способами и приучить к мысли, что я здесь навсегда.
При этом чудовищном слове мороз прошел по моей коже, хотя к тому времени я уже успела согреться. Но мое сознание не хотело мириться с этой мыслью и даже во сне пыталось найти способ избежать грозившей мне участи.
Сначала я решила проигнорировать щедрый подарок, но поняла, что в этом не будет никакого смысла. А просто так дразнить гусей не в моем характере. Тем более что платье действительно было весьма элегантным, и если верить, что красота — страшная сила, то я в нем выглядела значительно сильнее. А мне просто необходимо было быть сильной, чтобы совсем не расклеиться.
Красный цвет мне всегда был к лицу, а в сочетании с моими черными итальянскими босоножками делал меня не то чтобы роковой женщиной, но… Одним словом, я себе нравилась.
Немного косметики и любимые духи, которые мне любезно оставили после обыска, завершили образ.
Надо сказать, что у меня в сумке был еще один флакон, очень похожий на настоящие духи. Если бы он остался в моих руках, то у меня появился бы реальный шанс привести всю эту толпу в состояние шока и сильно испортить им праздник. Потому что вместо духов в нем был сильнейший нервно-паралитический газ. Я всегда имею его при себе на всякий пожарный.
Но, как я уже говорила, меня обыскивал профессионал.
Да правду сказать, это было и к лучшему, потому что скорее всего я бы не смогла избежать соблазна применить его и тем самым сильно испортила бы себе жизнь, не получив взамен ничего, кроме чувства глубокого удовлетворения.
Откуда-то донеслись звуки музыки, и это означало, что праздник вот-вот начнется.
Перед тем как отправиться на поиски «банкетного зала», — во время экскурсии я обратила внимание на помещение, вполне соответствующее этому названию, — я самым тщательным образом осмотрела свою комнату и оставила несколько простых, но весьма эффективных приспособлений, с помощью которых моментально бы определила, был ли кто в комнате за время моего отсутствия или нет, и если был, то чем он здесь занимался.
В последний момент я подумала, что выгляжу чересчур изысканно для этой гоп-компании, и немного взъерошила себе волосы, но в результате добилась лишь того, что стала совершенно неотразимой.
— Ну и черт с вами, — махнула я рукой и вышла в коридор.
* * *
Промискуитет — так, если не ошибаюсь, называют ученые ту стадию неупорядоченных отношений внутри племени, которой придерживались наши далекие предки. Проще говоря — кто с кем попало, в любое время и невзирая на половую принадлежность и родственные связи.
Контингент так называемого научно-исследовательского центра, в котором я оказалась, жил в полном соответствии с этой стадией.
В этом я окончательно убедилась уже через час-полтора.
Началось все довольно чинно, во всяком случае, внешне сотрудники напоминали теперь скорее работников преуспевающей фирмы, чем обкурившихся хиппи.
Но через полчаса всю их благопристойность как корова языком слизнула. А обилие горячительных напитков на столе сильно этому способствовало.
Губошлеп не смог по какой-то причине появиться к началу застолья и зашел в зал, когда праздник был в самом разгаре. И его появление произвело чудо.
Пьяные протрезвели, а полуобнаженные наскоро помогли друг другу отыскать недостающие предметы туалета.
Громкая музыка сменилась тихой и торжественной, а рядом с Губошлепом тут же оказались две самые эффектные девицы, добровольно взявшие на себя обязанности официанток, а лучше сказать — прислужниц.
Хозяин пребывал в добром расположении духа и с великодушной улыбкой взирал на своих подчиненных.
Когда ему налили бокал шампанского, он сделал еле заметный жест, и в тот же миг музыка замолкла совсем, а за столом воцарилось гробовое молчание.
Хозяин пожелал произнести пару слов.
— Я хочу с некоторым запозданием представить вам человека, — прочистив горло, произнес он, — с которым судьба свела меня много лет назад.
И все взоры вслед за хозяином послушно обратились в мою сторону.
— Я бы хотел, чтобы Юля обрела в нашем доме покой, которого ей так недоставало в прежней жизни. А в вашем лице — любящую семью. В нашей семье нет и не должно быть нелюбимых детей. Но в каждой семье, — иронически прищурился он, — всегда были и будут любимчики. — Он посмотрел на меня и добавил: — Думаю, Юлечка со временем заслужит это звание, сохранив свое обаяние и красоту на долгие годы…
Он поднял бокал и подмигнул мне с озорным видом.
— И станет украшением нашего и без того прекрасного цветника, — закончил он свой экспромт, залпом осушил бокал и далеко не отеческим жестом прижал к себе одну из оказавшихся рядом прислужниц.
Стол одобрительно загудел, а осчастливленная таким образом девица с вызовом посмотрела на меня.
Только сейчас я окончательно поняла, что за судьба была мне уготовлена Губошлепом.
«А я-то предполагала, что он видит меня единственной и неповторимой… — подумала я, покачав головой. — А оказалось, что мне предназначено лишь место в гареме… Зачем же ему это нужно? Или таким образом он решил убить сразу двух зайцев — нейтрализовать серьезного противника и получить новую наложницу?
А может быть, та обида, которую я нанесла ему в юности, не дает ему покоя до сих пор? А со временем превратилась в настоящий комплекс?»
Как бы то ни было, теперь я уже не питала никаких иллюзий по поводу своих перспектив, хотя и прежде они не представлялись мне чересчур радужными.
Но, как выяснилось, я еще не понимала, куда я попала, и вечер в этом смысле подарил мне бесценную информацию.
Выпив несколько бокалов, Губошлеп развязной походкой подошел ко мне и повел себя настолько самоуверенно, будто проснулся сегодня в моей постели.
Нет, он не позволял себе лишнего, но говорил комплименты, подливал вина, не сводил с меня глаз — одним словом, ухаживал, как принято было называть эти действия у наших бабушек.
Время от времени я ловила на себе взгляд длинноногой брюнетки, который еще днем показался мне не слишком ласковым, теперь же я прочитала в нем желание моей немедленной смерти.