Крючков шагнул в соседнюю комнату и, словно по минному полю, на негнущихся от напряжения ногах двинулся к холодильнику. Он останавливался через каждый метр и оглядывался по сторонам. На полу валялись черепки разбитого кувшина. Здорово пахло краской и еще какой-то едкой кислятиной. Сбежавшей змеи нигде не было видно. Рядом с аквариумом кобры одиноко белел холодильник. Крючков схватил необходимую склянку, кинулся к нужной полке за шприцами, поднял руку, но тут… Он, как ошпаренный, отскочил в сторону.
Жирная змея угрожающе зашипела.
— Вот она! — заорал Павел.
Гюрза лежала на полке прямо на упаковке со шприцами. Непонятно, как она залезла туда. Вытаскивать из-под нее шприцы было безумием.
Крючков вбежал в комнату, где на диване с выражением муки на безбровом болотного цвета лице лежал Арнольд Валерьянович.
— Я не могу взять шприцы! — закричал Павел.
Арнольд Валерьянович беззвучно зашевелил губами. Крючков дико глянул вокруг. Он заметил загогулину, которой пользовался пенсионер герпетолог. Сам не понимая, что делает, Крючков подобрал загогулину, бросился в соседнюю комнату и вновь подступил к смертоносной змее.
— Я тебе покажу, тварь ползучая, — процедил сквозь зубы Крючков, обращаясь к гюрзе, которая свернулась в клубок и приподняла приплюснутую, копьевидную голову.
Крючков отважно ударил железкой гадюку. В тот же миг змея, распрямившись в струну, накинулась на обидчика.
Павел успел увернуться. Жирная тварь с разинутой пастью плюхнулась на пол, извернулась и сделала новый бросок. Наш герой не помнил, как оказался на узеньком подоконнике. Держась за ручку окна, содрогаясь, он наблюдал, как коричневый хвост прячется за холодильником.
Через минуту Павел Крючков вводил противозмеиную сыворотку в почерневшую, похожую на цистерну, руку доильщика змей. Полумертвый Арнольд Валерьянович бредил каким-то семейным проклятием, разломанным талисманом:
— Нельзя было отдавать талисман. Все она… Мать! Моя мать — эта ведьма…
— Я вызвал скорую помощь, — сообщил Павел.
Арнольд Валерьянович с трудом приоткрыл глаза.
— Все бесполезно, — страдальчески пробормотал он бледными, как воск, губами. — Пошло разложение тканей. Сейчас начнется обширный тромбоз. Мне конец.
— Молчите. Вам нельзя говорить, — произнес Павел.
Арнольд Валерьянович закрыл глаза и прошептал:
— Пить.
В ужасе Крючков пробрался на кухню, ему мерещились змеи. Гады прятались по углам.
— Чертово логово, — вздрагивая, твердил Павел. Он принес трехлитровую банку воды, приподнял голову несчастного; тот с жадностью выхлебал половину и окончательно вырубился. Теперь он походил на покойника.
Весь вечер Арнольд Валерьянович ощущал какую-то непреодолимую необходимость в движении. После встречи с сестрой у нотариуса, он приехал домой и начал переставлять мебель. Подклеил обои и обновил масляной краской плинтусы. Но успокоиться не мог. Он стал прикидывать — что же еще сделать. Переставил ближе к окну бельевой шкаф. Освободил глиняные кувшины, в которых хранилась вода для поливки лечебных алоэ. Потом решил подготовить товар для китайцев — добыть порцию гюрзиного яда. И это решение стало роковым. Только он ухватил голову жирной гадюки и поднес к обтянутому специальной материей стакану, погас свет. Через мгновение чуть выше ладони он почувствовал нестерпимую боль. Арнольд Валерьянович закричал и отбросил змею, но та в ярости напала опять и ужалила в ногу. Теперь с каждой минутой доильщику змей становилось все хуже и хуже. Инъекции сыворотки было недостаточно, чтобы нейтрализовать страшный яд.
Прибывшие к пострадавшему фельдшеры, узнав о сбежавшей гюрзе, запаниковали.
Они беспрерывно оглядывались и ругались, взвалили неподвижное тело хозяина на носилки. В спешке чуть было не уронили его, буквально выбежали из квартиры. Вслед за медиками явились милиционеры. Их было двое. Один — старший лейтенант с решительным взглядом и резкими скулами, другой — младший сержант — молодой горбун с тревожным лицом. Они пристально посмотрели на Павла. Старший спросил:
— Где она?
— Прячется за холодильником, — сообщил Крючков.
— Точно там?
— Могла уползти, я так точно.
— Любой зверь слетает с катушек, попробовав человеческой крови, — вдумчиво проговорил старший и вытянул из кобуры пистолет. — Придется ее ликвидировать. Гражданин, выйдите из помещения.
Павел повиновался, но, любопытствуя, высунул свою дынеобразную голову из арки прихожей.
— Дроботенко, будь на чеку, только стой в стороне и берегись рикошета, — распорядился старший, подошел к холодильнику и, покосившись на оказавшуюся по соседству кобру, пнул тяжелым ботинком в белую дверь.
— Вон ползет! — взвизгнул горбун.
Старший проворно отпрыгнул и несколько раз оглушительно выстрелил. Через мгновение все было кончено. Повеяло пороховым дымом. Пробитая пулями, жирная тварь дергалась на полу. Два величиной с палец ужасных клыка лежали по сторонам развороченной морды.
— Дело сделано, — с чувством выполненного долга сказал старший, убирая в кобуру пистолет.
— Допрыгалась, сука, — процедил сквозь зубы горбун с таким ожесточенным выражением лица, словно ждал этой расправы многие годы.
Вскоре в квартиру ввалился круглый, словно пузырь, участковый. Он долго рассматривал убитую змею и потрясенно качал головой, приговаривая:
— А я и не знал, что такой беспредел творится на моем участке. Незаконное содержание змей. Тьфу! — делал вид, что плюется.
Разложив на кухонном столе красную папку, вооружившись шариковой ручкой, участковый устроил Павлу допрос. Крючков честно и равнодушно отвечал на вопросы.
Его голос звучал еле слышно. От навалившихся испытаний Павел сник. Он очень сильно устал. Участковый сообщил ему, что всех змей сдадут в специальный питомник, квартиру опечатают до особых решений, а ему (Павлу Крючкову) здесь оставаться нельзя.
— Ничего, Павел Георгиевич. Все образуется, — ободрил он Крючкова.
Около четырех утра наш герой вышел на лестницу, поднялся на пятый этаж, где устроился спать на сумках, ему приснилась нежная старая мама. Как жаль, что ее не было рядом. Она бы обняла и пожалела бродягу. Мать находилась в далеком родном городишке. Приголубить Крючкова здесь было некому.
Об отступлении Павел не думал. Помня слова бомжа Арчибальда, он замыслил поселиться на Ярославском вокзале и до лучших времен оставаться там.
Вокзалы как люди. Великолепные и внушительные, маленькие и неприметные. Дворцы из стекла и бетона или богом забытые, с облупившейся краской на деревянном фасаде избушки. И не всегда на них останавливаются нужные поезда. Вокзалы неразделимы с дорогой. Каждый, кто начинает свой путь, попадает туда. Они предвестники расставаний и встреч. Они встречают вас шумом и мельтешением, суетой или спокойным безмолвием, когда только звук шагов по перрону тает в ночной тишине. Они провожают вас. Не меняясь годами, вокзалы — признаки перемены для нас. Символы временного и проходящего. Оказавшись здесь, люди по-особенному наблюдают за убегающими стрелками на часах. Сами вокзалы многое могут преподнести нам. Они многогранны. Для пессимистов — это скучный зал ожиданий. Для оптимистов — новые горизонты — рельсы, уходящие вдаль. Все это определяет вокзал. Вокзалы как жизнь. У кого-то шумная и разнообразная, у кого-то скромная и тихая. Но, увы, всегда проходящая. Вокзалы — это не пункт назначения. Вокзалы — это всего лишь преддверия. Они забываются или врезаются в память. Случается, что навсегда.