Ясность сознания была удивительной, и однако ощущения не похожи на те, которые я воспринимал до этого в нормальном состоянии. Всё походило теперь на яркие образы и события, происходящие во сне.
Сознание словно раздвоилось.
С одной стороны, мною руководила чужая воля, влекущая меня к лицу, от коего она исходила; и была также другая личность, более слабая, протестующая, в которой я узнавал своё «я», слабо борющееся против этого необоримого влияния. Так собака, рвущаяся с цепи, вынуждена вставать на задние лапы.
Я помню ещё, что осознавал конфликт этих двух сил, но не помню ни того, как я шёл, ни как меня впустили в дом.
Тем не менее у меня остался исключительно чёткий образ моей встречи с мисс Пенклосой.
В небольшом будуаре, в котором обыкновенно проходили наши опыты, она лежала на канапе, прикрывшись тигровой шкурой и подперев голову рукой.
Когда я вошёл, мисс Пенклоса подняла глаза: она, очевидно, ждала моего прихода; свет лампы падал прямо ей на лицо, и я заметил, что она очень бледна и расстроена, под глазами тёмные круги.
Больная улыбнулась мне и левой рукой указала на стоявший рядом стул.
Я быстро подошёл, схватил эту руку и… вспоминаю об этом с отвращением к себе… страстно поднёс к губам.
После чего я уселся на стул, не выпуская руки мисс Пенклосы, и протянул фотографию, которую принёс с собой.
Я говорил без умолку, рассказывая о своей любви к ней, о страдании, которое мне причинила её болезнь, о радости, какую мне доставляло её выздоровление, и о том, сколь несчастным я себя чувствую, когда оказываюсь вынужден провести хотя бы один вечер вдали от неё.
Она, слушая меня, оставалась неподвижна и лишь бросала на меня повелительные взгляды. На устах её играла вызывающая улыбка.
Припоминаю, что раз она провела рукой по моим волосам – так ласкают собаку – и что мне – о ужас! – была приятна её ласка.
Я содрогаюсь при мысли об этом.
Я стал её рабом телом и душой и даже радовался своему рабству.
Тогда-то и произошла счастливая перемена. И пусть мне никогда не говорят после этого, будто нет Провидения. Я был уже на краю гибели, ещё немного – и я шагнул бы в бездну.
Можно ли считать простым совпадением то, что помощь пришла ко мне именно в ту минуту?
Нет, нет, есть Провидение, и Оно отвело меня от пропасти, в которую я готов был низринуться.
Есть всё-таки в мире нечто более могущественное, чем эта ведьма со всеми её уловками.
Как утешительно, что я могу так думать!
Подняв глаза, я вдруг увидел, что моя мучительница заметно переменилась.
Лицо, бывшее до этого бледным, приобрело мертвенный цвет. Глаза остекленели, и веки их тяжело закрылись. Рот утратил былую твёрдость, лоб словно сузился.
Мисс Пенклоса казалась испуганной, самоуверенность сменилась полной нерешительностью.
Видя эту перемену, я почувствовал, как сердце у меня дрогнуло и забилось, словно пытаясь вырваться из сжимавших его тисков – тисков, с каждой минутой терявших свою силу.
– Остин, – проговорила она полушёпотом. – Я слишком много на себя взяла. У меня недостаточно сил. Я ещё не оправилась после болезни. Но я не могла больше жить, не видя вас. Вы не бросите меня сейчас, Остин! Это минутная слабость. Ещё пять минут – и я снова стану сама собой. Подайте мне маленький графин, что стоит на столе возле окна.
Но я уже овладел собой.
По мере того как у моей мучительницы угасала сила, её влияние рассеивалось и я обретал свободу.
Во мне проснулась агрессивность, исполненная горечи и бешенства.
Хотя бы раз дам понять этой ведьме, каковы мои истинные чувства к ней!
Душу мою переполняла ненависть настолько же скотская, как и любовь, вызвавшая её. Это была дикая вспышка злобы, как у разъярённого оленя.
Я готов был схватить стоявший рядом костыль и ударить им мисс Пенклосу по лицу.
Больная выставила руки как бы в попытке отразить удар и, отшатнувшись, забилась в угол дивана.
– Водки! Водки! – проговорила она не своим голосом.
Я схватил графин с водкой и вылил его содержимое под пальму, стоявшую в кадке возле окна.
Затем вырвал у неё из рук свою фотографию и разорвал её в клочья.
– Гнусная женщина! – воскликнул я. – Убей я вас, я бы только исполнил свой долг перед обществом!
– Я люблю тебя, Остин, люблю тебя, – простонала мисс Пенклоса.
– Да, – воскликнул я. – Как вы уже любили Чарльза Сэдлера. И скольких других до него!
– Чарльза Сэдлера? – выдавила она из себя. – Так он вам сказал? Ах, Чарльз Сэдлер… Чарльз Сэдлер…
Губы её побледнели, а голос звучал, словно шипение змеи.
– Да, я всё о вас знаю и расскажу всем, до какого бесстыдства вы опустились. Вы знали о моём положении, знали, что я обручён. И всё же употребили свою жуткую силу на то, чтобы приворожить меня. Вы сможете околдовать меня снова, но прежде я скажу: я люблю мисс Марден, люблю всем сердцем, а вы – вы внушаете мне лишь отвращение и ужас. Ваш вид, ваш голос мне ненавистны. При одной только мысли о вас мне становится тошно. Вот какие чувства на самом деле я к вам питаю. И если вам всё равно хочется притянуть меня к себе с помощью фокусов, как нынче вечером, то вам, я надеюсь, хотя бы не доставит удовольствия сделать своим любовником человека, который сказал, что он по-настоящему о вас думает. Можете внушить мне любую речь, какую пожелаете, но вы не сможете забыть…
Я остановился, потому что мисс Пенклоса откинулась назад, лишившись чувств.
У неё не хватило сил выслушать меня до конца.
О, какое пламенное ощущение триумфа я испытываю, думая о том, что теперь, будь что будет, она не может более обманываться на мой счёт и ей известны мои истинные чувства к ней!
Но что теперь со мной станет? Ведь она на всё способна.
Страшно даже подумать.
Уж конечно, она не оставит меня в покое. Но когда я подумаю о том, что ей сказал…
Не имеет значения, хотя бы один раз я оказался сильней, чем она.
11 апреля. Нынешней ночью я почти не спал и утром чувствовал себя настолько разбитым и вместе с тем возбуждённым, что мне пришлось попросить Пратт-Гольдейна прочитать лекцию вместо меня.
Такое случалось со мной впервые. Я встал в полдень, но голова у меня болела, руки дрожали, а нервы были в самом жалком состоянии.
И вот сегодня вечером мне нанесли визит.
И кто! Вильсон собственной персоной пожаловал. Он только что воротился из Лондона, где читал лекции, разоблачил одного врача и провёл серию опытов по передаче мысли. Он принял также профессора Рише [50] , приехавшего из Парижа; изучал свойства кристалла, неотрывно глядя в него несколько часов кряду, и добился определённых результатов относительно проникания материи через материю.