Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения, где фигурировали все мои поставщики и кредиторы – от домохозяина до слуги. В блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости могу сказать, что, выстроив факты в единый ряд, я дал весьма дельный отчёт о моём бездельном образе жизни и плачевном положении. Однако я с огорчением заметил, что мой собеседник крайне рассеян и взгляд его устремлён в пустоту. Если он вставлял замечание, то оно было столь формальным и бессодержательным, что становилось ясно: он ни в малейшей степени не следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал интерес, прося меня что-нибудь повторить или изложить более подробно, после чего немедленно погружался всё в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в камин окурок сигары.
– Вот что, мой мальчик, – обратился он ко мне. – Я с детства не в ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка всё на бумаге да не забудьте вывести общую сумму. Как увижу глазами – сразу пойму.
Предложение было обнадёживающим. Я пообещал изложить всё как есть.
– А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!
Действительно, сквозь неистовый рёв бури послышался бой часов. Ветер шумел, как настоящий водопад.
– Перед сном я должен проведать кота, – сказал хозяин. – Он всегда беспокоится в ветреную погоду. Пойдёте со мной?
– Конечно, – ответил я.
– Только тихо и молча, а то все спят.
Неслышно ступая по персидскому ковру, мы прошли через освещённый вестибюль к дальней двери. В каменном коридоре было темно, но хозяин снял и зажёг висевший на крюке фонарь. Решётки в проходе не было, и это значило, что животное находится в клетке.
– Пошли! – сказал мой двоюродный брат, открывая дверь.
О беспокойстве зверя можно было судить по встретившему нас глухому рычанию. И вот мы увидели его в мерцающем свете фонаря – огромным чёрным клубком он свернулся в углу клетки, отбрасывая на белую стену уродливое пятно тени. В раздражении он бил хвостом по соломенной подстилке.
– Бедный Томми не в духе, – сказал Эверард Кинг, подойдя с фонарём к нему поближе. – Настоящий чёрный дьявол, верно? Ничего, поужинает – и дело пойдёт на лад. Будьте добры, подержите фонарь.
Я повиновался, и он направился обратно к двери.
– Кладовка тут рядом, – сказал он. – Вы не против, если я на минуту вас покину? – Он вышел, и дверь с металлическим лязгом захлопнулась за его спиной.
От резкого звука я вздрогнул. Меня захлестнула внезапная волна страха. Смутное предчувствие чудовищного коварства заставило меня похолодеть. Я метнулся к двери, но изнутри она не открывалась.
– Эй! – крикнул я. – Выпустите меня!
– Всё в порядке. Шуметь ни к чему, – произнёс из коридора хозяин. – Вы как раз удобно держите фонарь.
– Но я не хочу оставаться тут один взаперти.
– Не хотите? – Я услышал его полнокровную усмешку. – Ну, так скоро вы будете не один.
– Выпустите меня, сэр! – повторил я гневно. – Немедленно прекратите этот дешёвый розыгрыш.
– Для кого дешёвый, для кого нет, – сказал он с новой отвратительной усмешкой. И тут сквозь рёв бури я услышал протяжный скрип крутящегося ворота и громыхание решётки, двигающейся сквозь прорезь. Боже праведный, он выпускал бразильского кота из клетки!
В свете фонаря мимо меня медленно двигались прутья решётки. В дальнем конце клетки уже образовалась щель шириной в фут. С воплем я ухватился обеими руками за крайний прут и с безумным упорством принялся тянуть его назад. Я и впрямь был безумен – гнев и отчаяние переполняли меня. Минуту или больше мне удалось продержать решётку в неподвижности. Я понимал, что он жмёт на рукоятку изо всех сил и что преимущество рычага на его стороне. Я проигрывал дюйм за дюймом, ноги мои скользили по каменным плитам, и я беспрерывно умолял безжалостного убийцу избавить меня от ужасной смерти. Я взывал к родственным чувствам. Я напоминал о долге гостеприимства; я вопрошал, какое зло я ему причинил. В ответ он только сильнее дёргал рукоятку, и всё новые прутья уходили в щель. Как я ни упирался, он протащил меня по всей ширине клетки – и наконец я прекратил безнадёжную борьбу, мои запястья свела судорога, а пальцы были ободраны в кровь. Решётка последний раз лязгнула, и я услышал удаляющийся шорох турецких шлёпанцев; затем хлопнула дальняя дверь. И воцарилась тишина.
Всё это время зверь не шевелился. Он лежал неподвижно в своём углу, и даже хвост его прекратил дёргаться. Только что мимо него вместе с решёткой протаскивали вопящего человека – и зрелище его явно поразило. Его огромные глаза зорко следили за мной. Хватая решётку, я выронил из рук фонарь, но он всё ещё горел на полу, и я двинулся было к нему, как бы желая обрести в нём защиту. Но в тот же миг хищник издал глухое грозное рычание. Я замер, дрожа всем телом. Кот (если только к этому исчадию ада подходит такое домашнее слово) был всего в десяти футах от меня. Глаза его светились во тьме, как бы фосфоресцируя. Они пугали и притягивали меня. Я не мог оторвать от них взгляда. В минуты наивысшего напряжения природа порой играет с нами странные шутки: мне почудилось, будто эти мерцающие огни то разгораются, то пригасают в волнообразном ритме. Вот они уменьшились, став ослепительно-яркими точками – электрическими искорками во тьме: вот они начали расширяться и расширяться, заполняя весь угол комнаты зловещим переменчивым светом. И вдруг потухли совсем.
Зверь закрыл глаза. То ли верна оказалась старая теория о подавлении звериного взгляда силой взгляда человеческого, то ли огромный кот просто хотел спать – что бы ни было, он, не проявляя ни малейшего желания нападать, опустил чёрную лоснящуюся голову на могучие передние лапы и, похоже, заснул. Я стоял, боясь неосторожным движением вернуть его к гибельному бодрствованию. Всё же теперь зловредный взгляд не сковывал меня, и я мог собраться с мыслями. Итак, я заперт на всю ночь со свирепым хищником. Нет сомнений, что он не менее жесток, чем обходительный мерзавец, заманивший меня в ловушку, – тут рассказам хозяина можно верить. Как продержаться до утра? На дверь надежды никакой, на узкие зарешёченные окна – тоже. В пустой комнате с каменным полом укрыться негде. Звать на помощь бессмысленно. Я нахожусь во флигеле, до дома – не менее ста футов. К тому же шум бури заглушит любые мои крики. Остаётся уповать лишь на собственную отвагу и находчивость.
Тут я взглянул на фонарь, и меня обдала новая волна ужаса. Свеча сильно оплыла и еле теплилась. Ей оставалось гореть минут десять – не больше. Именно столько времени оставалось мне на размышление: я чувствовал, что, оказавшись со страшным зверем в кромешной тьме, я потеряю способность к какому-либо действию. Сама мысль об этом была невыносима. В отчаянии я водил глазами по своей пыточной камере и вдруг наткнулся на место, как будто обещавшее – не спасение, нет, но хотя бы не такую немедленную и неминуемую гибель, как остальная часть комнаты.
Я уже говорил, что, помимо передней стенки, у клетки была ещё и крыша, которая оставалась на месте, когда решётку убирали сквозь прорезь в стене. Она была сделана из железных прутьев, отстоявших один от другого на несколько дюймов и обтянутых прочной проволочной сеткой, а по бокам опиралась на массивные стойки. Она нависла над распластавшимся в углу животным, как огромный решётчатый тент. Между ней и потолком оставалось фута два-три. Если бы я сумел втиснуться в этот просвет, я сделался бы неуязвимым со всех сторон, кроме одной. Ни снизу, ни сзади, ни с боков меня не достать. Возможна только лобовая атака. От неё, конечно, не защититься, но так, по крайней мере, я не стоял бы у зверя на пути. Чтобы напасть, ему пришлось бы сойти с привычного маршрута. Раздумывать было некогда: погасни фонарь – и надежде конец. Судорожно глотнув воздух, я прыгнул, вцепился в железный прут и с трудом вскарабкался на решётку. Изогнув шею, я посмотрел вниз и вдруг упёрся взглядом в жуткие глаза хищника, в зевоте разинувшего пасть. Зловонное его дыхание обдало мне лицо, как пар от какого-то гнусного варева.